Иван Зюзюкин: Из-за девченки

— Здорово, Колюня! — услышал Рублев за спиной знакомый, с чуть окающим, немосковским выговором голос. Обернулся.

— К-коробок? — Глазам своим не поверил, как изменился Валерка Коробкин, его одноклассник и дружок. Загорел, вытянулся, усики появились, и стал еще красивее, чем был. Готовый кадр для загса! — Ну ты и дал свечу! — Протянул руку и изобразил великое страдание, когда Валерий легко давнул ему кисть.— Поделись с другом, что ты такое летом ел?

— Ничего особенного,— простодушно улыбнулся Коробкин. Он и раньше многие Колюнины шуточки принимал за чистую монету.

— Я тебе летом раз пять звонил. Где ты был?

— Я?.. В своей родной Заверняевке был…

— Представь, и я с бабулей в деревню ездил! — обрадозался Колюня, что не один он скучно пропел лето.— Но больше не поеду. Там, понимаешь, почти одни старухи остались...

— А я вот так доволен! — показал Валерий выше головы.— Почти полторы сотни на сенокосе заработал...

— Ух ты! — Колюня завистливо оглядел Коробкина с ног до головы.— Гульнем?

— Чего?— не понял его Валерий.

— Я говорю: новенькая в нашей школе появилась.

— Где?

— За тобой стоит... слева, с цветами...

Новенькая одиноко стояла среди толпы с букетом сиреневых астр. Она была красивой девчонкой. Это Колюня сразу усвоил. А на ее длинную, изящно изогнутую шею он даже засмотрелся, разговаривая с дружком. Он видел такие шеи на старинных картинах, в кинофильмах на исторические темы, а в жизни еще не встречал. Кажется, их называют лебедиными. И глазища у этой девчонки, отметил он сразу, люкс. Большие, темные, с симпатичной раскосинкой. В них, как в зеркале, все хорошо отражается в цвете. Вот поднесла она к лицу астры — и глаза ее стали сиренево-темными...

— Ничего богиня? — толкнул он в плечо Валерия.

Тот обернулся, бросил короткий, боязливый взгляд на новенькую и сказал:

— Так себе. Тонкая очень...

— Сам ты урод! — возмутился Колюня.

— А чего в ней? Одни глаза...

— А шея, идиот? А волосы?

— Как хочешь, она не в моем вкусе...

— Вот и видно, что ты с сенокоса вернулся!

— А при чем тут это?

— При том, что ни черта в женщинах не понимаешь!

— Ты у нас большой знаток...

— Представь!— не хотел кончать спора Колюня.— Посмотри на нашу Светку,— кивнул он на проходившую невдалеке от них одноклассницу Зарецкую.— Идет гордая, неприступная. А на уме что? Одна любовь!

— Глупости говоришь,— защитил одноклассницу Валерий.— Она совсем не такая...

— Ты чего?! Юмора не понимаешь?

— А,— махнул рукой Валерий,— тебя не поймешь, когда ты серьезно, когда просто болтаешь.

— Чего ты разорался?! — оскорбился Колюня, хотя, если быть справедливым, из них двоих орал один он.— Плевал я хоть на ту, хоть на эту. Они меня не интересуют...

— Плевал?! — Валерий понизил голос и посмотрел по сторонам.— Думаешь, я не знаю, кто в прошлом году в класс принес фотографию голой женщины? Скажи спасибо, что я на совете промолчал.

— Валера,— шаркнул ногой Колюня,— ты спас мою честь.

— Считай, что мы квиты,— еле стерпел Валерий издевку.— Помнишь, попались у «Метрополя», а ты все взял на себя?

Колюня помнил. Это было в шестом классе, Около этой гостиницы они выменивали у иностранных туристов советские почтовые марки на фломастеры. Когда их обоих привели в дружину, Колюня сразу вывел Коробкина из игры, сказав, что тот просто стоял рядом.

— А знаешь, почему я тогда все взял на себя? — Рублев злобно усмехнулся.— Чтобы ты рта не открывал. Как честный маменькин сынок, мог все испортить. А я, если помнишь, насвистел им про то, про се, капнул слезкой на протокол, и нас отпустили...

— Знаешь что?! — Коробкин вдруг всей своей покрупневшей за лето фигурой угрожающе надвинулся ка Колюню.— Еще раз назовешь меня маменькиным сынком — я тебе морду набью...

...В это же самое время в кабинете директора школы происходило объяснение. Выражаясь языком дипломатических протоколов, в нем принимали участие директор Всеволод Николаевич, оба завуча и предместкома Ольга Михайловна, она же ботаника и зоология, с одной стороны, и Наталья Георгиевна, литература и русский язык,— с другой.

— Поймите, это невозможно: оставить класс на целый год без руководства! — с расширенными глазами внушала Ольга Михайловна — женщина, несмотря на чрезвычайную полноту, очень энергичная и настойчивая.— Придется вам, Наталья Георгиевна, расстаться с вольной казацкой жизнью и взять этот класс...

— Не могу,— подчеркнуто любезно ответила ей учительница.— У меня ребенок…