Иван Зюзюкин - Из-за девченки

Малышева, покраснев, встала, убрала записку за спину и замотала головой.

— Я не могу. Записка личного характера.

— Ты считаешь, на моих уроках можно заниматься устройством личной жизни?

— Я этого не говорила,— смело взглянула Малышева.

— Мне не доверяешь, сама зачитай вслух.

— Нет, я не буду этого делать.

Наталья Георгиевна была возмущена упрямством Малышевой, но не выдала своих чувств. Будь это не новенькая, а другая ученица, Наталья Георгиевна бы сразу поняла, кто послал записку.

— Что ж, проведем маленький опрос,— сказала она с невозмутимой улыбкой.— Кто автор записки? — Она повернулась к партам, где мальчики сидели погуще.— Ты?.. Ты?.. Вы?..— дошла очередь до Братьев Карамазовых.

Те переглянулись, подмигнули друг другу и, взлетев над партой, отрапортовали: «Так точно: мы!»

— Оказывается, вы не только спортом увлекаетесь,— с той же улыбкой сказала она.— Конечно, не подумайте, что я вам запрещаю проявлять внимание к девочкам. В вашем возрасте это так естественно. Но я не позволю, чтобы вы на моем уроке посмеивались над Митрофанушкой, сами будучи Митрофанушками. Тем более меня не устраивает роль госпожи Простаковой. Попрошу из класса...

Братья снова переглянулись, обнялись, как идущие на смерть, и, печатая шаг, удалились с урока.

— Твой дневник,— попросила у Малышевой Наталья Георгиевна. Заметив, что ее сосед недовольно сморщился, она поинтересовалась: — Тебе, Коробкин, что-то не нравится?

— А в чем ее вина? — встал он и наклонил голову в сторону Малышевой.— Я бы тоже не отдал записку.

— Садись... О твоем рыцарстве я наслышана, хотя и не уверена, что оно полностью бескорыстно. Я знаю, что твоя соседка вела себя благородно и что читать чужие записки неэтично. А этично, по-вашему, играть на уроке в крестики-нолики, что сейчас с упоением делают Мишулин и Боровский? А подводить глаза, как Зарецкая, жевать пирожок, как Гречкосей, в то время, когда я объясняю тему? Да я и тебя хочу спросить: у нас сейчас урок литературы идет или производственная практика? V тебя парта или склад запчастей?

Она давно видела, что руку тянет Рублев. Уже воздух втягивает...

— Н-насчет записки...— не дожидаясь разрешения, начал он.

— Достаточно! — властно перебила она его.— Мне деньги платят не за дискуссии с вами. И, согнав с лица все признаки недовольства и волнения, возобновила урок: — Мы остановились на том, что существовавшая в то время система отношений в обществе неизбежно порождала в представителях правящего класса и их детях эгоизм, потребительское отношение к жизни, духовную пустоту и чванство...

После литературы по расписанию было еще два урока. Но Колюня сразу после звонка на переменку как бы дематериализовался. Малышева встретила Братьев в буфете и в два счета выяснила, что те пострадали безвинно. Она сокрушала окаменелый коржик, запивала его компотом и недоумевала: кто же вокруг этой записки столько туману развел? Пойти в кино на дневной сеанс с двумя и даже с одним мальчишкой — что в этом особенного?

...Бабуля была дома, Рублев обрадовался этому: будет с кем поболтать, душу отвести. Сидение за партой в одиночку угнетающе действовало на него. Да и забыть про инцидент с запиской тоже не мешало. Хотел публично признаться, что ее послал он, да Наталья помешала. «А ты и рад»,— откровенно сказал ему «внутренний голос».

— Половина учителей болеет,— опередил Колюня вопрос бабули, почему вернулся из школы так рано.— Да и как им не болеть? С нами, наглыми, железные нервы надо иметь. Скорее бы переводили на машинное обучение, что ли...

— Есть сейчас будешь или потом?

— Так устал — даже есть не хочется. И некогда. Уроки, общественная работа...

Бабуля никогда точно не знала, правду эта балаболка говорит или, как всегда, дурь выламывает. На всякий случай она пошла разогревать щи, отбивную котлету и допекать пирог с яблоками. Колюня же, напевая боевой мотивчик, ногой открыл дверь в свою комнату, ногой же и закрыл.

Бросил сумку на стол, подошел к зеркалу. Ну, Рублев, ну, рыжий прохвост, заварил ты кашу с этим культпоходом в кино! Смешнее всего будет, если Валерку, здорового лба, и ее пропустят, а тебе посоветуют прийти попозже, с паспортом. Фильм-то: дети до шестнадцати не допускаются. Боятся, вдруг детки узнают то, что они давным-давно знают. Нет, дудки, я уже не маленький. Маленьким меня школьная форма делает. А как облачусь во все фирменное, у билетерши дыхание перехватит от почтения. Он открыл дверцу шифоньера. Вельветовый пиджак с борцовскими плечами — вот что его состарит сразу лет на пять!