Станислав Романовский - Пушка из красной меди

— Какой у нас завтра день? — спросил учитель. — Воскресенье. Завтра, ребята, вам самое время по такому снежку пробежаться на лыжах… Люблю я, когда снега много. И умирать не хочется…

Снег такой белый, что ехать по нему боязно: все подровнял под одно, все забелил, спуски и подъемы не видно из-за этой белизны. Варя и опомниться не успела, как наехала на обрыв, ухнула с крутого берега в провал. Завалило ее снегом, барахтается, выбраться не может.

Выбралась, ощупала себя. Голова цела, руки-ноги тоже. Лыжи с валенок слетели, снегу набилось за шиворот — страх сколько…

А наверху Коля-Николай стоит и смеется.

— Ты погоди смеяться, — говорит ему Варя. — Посмотрю я, как ты будешь съезжать.

— А чего особенного? Отойди в сторонку.

Коля-Николай нахмурился, присел, по всем правилам поехал по Вариному следу, на полной скорости воткнулся лыжами в снег, вылетел из валенок. Лыжи с валенками в одной стороне, сам он в шерстяных носках — в другой…

Теперь Варя смеется, а Коля-Николай дуется.

— Хорошо смеется тот, — говорит он голосом главного редактора, — кто смеется последним.

— А ты надо мной смеялся?

— Смеялся. Да я не так громко…

— Не так громко!..

И замолчала Варя.

Великая тишина стояла кругом.

Над ними по краям обрыва вырастали из снега белые, легкие, как дым, деревья и, ветвясь в белом изморозном небе, слушали тишину и готовы были обратиться в облака и поплыть над снежным пространством — до того нежными, невесомыми смотрелись они отсюда, снизу вверх.

Замолчал и Коля-Николай. Сел на лыжу, снял носки, отряс их от снега, надел валенки с лыжами и хотел что-то сказать, да не сказал — залюбовался, как и Варя, белыми деревьями.

Недалеко отсюда кто-то кашлянул — негромко, осторожно.

— Это папа мой, — шепотом сказал Коля-Николай. — Он хотел на озеро прийти рыбачить.

— Угу.

— Посмотрим, что он поймал?

— Угу.

— Отряхнем сначала друг дружку?

— Угу.

Казалось, заговори они чуть погромче, и деревья осыплются до последней снежинки. Но вот без их голосов снег осыпался сам — это с треском взлетела с дерева длиннохвостая сорока и полетела куда-то по своим неотложным делам, и в великой тишине был слышен шелест снежной осыпи.

Колиного отца дети увидели за поворотом. В длинном полушубке, побеленном изморозью, он стоял под крутым подветренным берегом у неширокой лунки, подергивал коротким удилищем — блеснил — и прислушивался к шагам ребят.

— Здравствуйте, Федор Николаевич! — поздоровалась Варя.

— Доброго здоровья!

— Поймали что-нибудь?

Колин отец улыбался, и глаза его из-под белых, опушенных инеем бровей были серо-голубыми. Посмотришь на них и вспомнишь, что на свете бывает и такая весна: проталины, хмуровато-голубое небо, запоздалые жаворонки…

— Поймал пяток окуней, — ответил он, — вон в той лунке. Да показать их вам не могу: перешел к этой лунке, а у меня окуней всех до одного какой-то зверек перетаскал себе в нору.

Глаза у Коли-Николая сверкнули воинственным блеском. Ни слова не говоря, он быстро поехал к месту похищения и через некоторое время позвал Варю:

— Варя, можно тебя на минуту?

Варя подъехала к нему.

Около лунки было натоптано, а от натоптанного снега под самый берег вела тонкая, как вышитая гладью, строчка следов.

Дети пошли вдоль этой строчки, и она привела их к снежному навесу. В том месте, где скрывались следы, края его были оплавлены льдом…

Дети нагнулись и увидели еле заметную нору.

Коля-Николай снял варежку, хотел сунуть туда руку, да раздумал.

— А вдруг укусит? — забоялся он.

Недолго думая, Варя опробовала нору лыжной палкой и выгребла на свет четырех окуней с покусанными спинками, тяжелых и твердых от мороза, словно вытесанных из зеленого льда.

— А пятый где? — спросил Коля-Николай, и, сколько он ни копался в норе, ничего выкопать ему не удалось.

— Пятого зверь съел.

— Ты думаешь?

— Пятого съел, а из этих запас сделал…

— Какой зверь?

— Не знаю.

Вдоль снежного навеса от норы шла тропинка из зверушечьих следов, и вела она к воде, которая узкой темной полосой стояла под самым обрывом.

— Дальше не ходи, — сказал Коля-Николай. — Валенки промочишь.

— А почему вода не замерзает?

— Тут родники. Помнишь, мы с тобой ночью здесь на ледке проезжали?

— Ночью с огнем?

— Ночью с огнем.

— Разве здесь?

— А где же?

Варя огляделась.

Облачно-белый снег мягко облегал окрестности, скрадывал и раздвигал расстояния, а иной раз близкое казалось далеким, а далекое близким — руку протяни и дотронься до него. Варя с мельчайшими подробностями вспомнила ту августовскую ночь, отражение большой звезды в мокрой граве — синий уголек, что дотлевал в росе, чистую, чище воздуха, пульсирующую выпуклость родника на дне озера и рыб, головами вперед собравшихся насладиться ключевой водой.