Андрей Сахаров - Бамбино

Высокие светловолосые гиганты — его, Уле, предки — мореплаватели и воины, — так же, как и он, смотрели на эту воду, эти скалы и на бледное небо, и, наверное, тогдашние мальчишки, тоже выраставшие викингами, провожали с этого «плато» своих отцов в далекие и опасные плавания.

Сегодня все было по-другому: в селении жили скромные незаметные люди — конторские служащие, мелкие торговцы, несколько рабочих семей. Они не интересовались викингами, и, когда Уле заводил об этом разговор, люди посмеивались: «Ох, Цыпленок, не доведут тебя до добра твои предки». Его понимали только двое — отец и Ютте Лавестад — рабочий с верфи. Отец часто рассказывал различные истории о смелых и отважных людях, а Ютте, обычно молчаливый, как утюг, говорил: «Сюда бы одного парня из тех, древних, он бы устроил нам хорошую встряску».

Уле видел, как по улице селения проехала на велосипеде за покупками в город фрау Енсен, как пошел в сторону автобусной остановки Ютте, работавший сегодня во вторую смену. Значит, дело действительно подвигалось к часу и «Христиания» уже недалеко.

Уле прибавил шаг. Еще несколько метров. Он торопится, поскальзывается, камешки сыплются из-под его ног, и вот он уже наверху. Яркий свет солнца ударяет ему прямо в глаза, свежий ветер с запахами моря охватывает со всех сторон, перебирает на голове перышки.

Уле оглянулся еще раз на селение. Отсюда, сверху, оно выглядело таким маленьким, таким уютным. Он повернулся и бросился бегом к фиорду — и тут же услышал резкий окрик на английском языке:

— А ну, стой! Назад!

Уле остановился. Невдалеке от него стоял человек в незнакомой темно-серой униформе; поперек груди у него висел блестящий черный пистолет-автомат, точь-в-точь как в игрушечном магазине герра Ульсена. Человек лениво шевелил челюстями, валяя во рту жевательную резинку, щурился на солнечный свет. Он помахал Уле рукой:

— Проваливай отсюда. Нельзя.

Уле протер очки и внимательно всмотрелся в незнакомца.

— То есть как это нельзя? Это мое место.

Незнакомец засмеялся коротким лающим смешком, засунул языком резинку за щеку и сказал:

— Было твое — стало мое, это я тебе говорю, сержант Сноу. — И лениво, уже отворачиваясь, добавил: — Проваливай, а то стрелять буду. Здесь запретная зона.

Запретная зона? Уле растерянно поправил на боку бинокль, снял и снова надел очки. Что бы это все значило? «Христиания», наверное, уже проходит мимо. С тех пор как он помнил себя, и берег, и море, и сосны — все это принадлежало норвежцам и лично ему, Уле Лагесену, а теперь какой-то человек, неприятный и вооруженный, утверждает, что это не так. Ведь война давно уже кончилась — при чем же здесь оружие? Наверное, это шутка.

При этой мысли Уле облегченно вздохнул и двинулся в сторону моря. Незнакомец круто повернулся и в несколько прыжков догнал его.

— Ты что, оглох, каналья?

Он с силой толкнул Уле в плечо, и тот упал на землю, больно оцарапав себе ладони. Очки упали на землю и хрустнули под тяжелым новеньким ботинком сержанта.

Уле лежал и думал: «Может быть, убежать от него? Нет, опасно — возьмет и убьет». И он попросил:

— Сэр, там проходит сейчас «Христиания», мой отец штурман. Разрешите мне помахать ему.

— Я тебе помашу. — И сержант слегка ткнул его ботинком.

Растерянный, с горящими от падения ладонями, со слезами, навертывающимися на глаза, Уле встал, потоптался на месте и повернул назад. Только сейчас он вспомнил, что уже давно на том конце «плато», что уходил вдоль берега в сторону города, шли какие-то работы. От города сюда тянули новую дорогу, укладывали бетонные плиты, расставляли километровые столбы. В селении ходили слухи о том, что дорогу строит военная организация НАТО, но что ей нужно на берегу фиорда, никто точно не знал, да особенно и не интересовался. Дорога для жителей селения была бесполезна. Хотя она и укорачивала намного путь от города до их фиорда, но толку от нее было мало, так как она шла в сторону моря, в дикий необжитый район и пользоваться ею было трудно. Видимо, «дорога НАТО», как ее стали называть в селении, и этот сержант имели между собой какую-то связь.

На полдороге Уле присел около одной из сосен, съел бутерброд с сыром, вытащил бинокль и посмотрел на селение, на воду, подходившую вплотную к домам, на старую деревянную церковь, которая, как говорили, стояла со времен викингов. Старый учитель говорил им: «Вы, дети Норвегии, должны знать: наша земля стара, а наши люди отважны и скромны. Будьте достойными нашей земли и наших предков. Будьте отважными и скромными людьми. Это хорошо». Он был очень стар, этот учитель, и заботился о сохранении древних традиций. Что бы он сказал, если бы услыхал слова сержанта: «Была твоя — стала моя». Впрочем, ему, пожалуй, об этом не надо говорить — старик очень расстроится.