Федор Камалов - Здравствуй, Артем!

С уважением два семиклассника — Мельников и Остролуцкий».

В. Куравлев нам не ответил.

Сережка имел тайную страсть: любил строгать дерево. Его отец работал столяром-краснодеревщиком. Маленькая кладовочка за их домом навечно пропиталась запахом лака, сохнущей березы и крепкого табака. Еще в кладовочке стоял старинный шкаф, где отец хранил инструменты. По вечерам в стенках шкафа блуждали цветные огоньки от лампы — желтые, красные.

Сережка по воскресеньям закрывался в кладовочке и строгал, насвистывая, слушая, как шуршит, свиваясь в темные желтые кольца, тонкая стружка.

— Серый, а вот сапоги из дерева ты смог бы сделать? — спросил я.

Он удивился:

— Зачем?

— Ну вообще… Интересно же! Или ты из тех мастеров, что из березы липовые вещи делают?

— Из березы березовые делают, из липы липовые.

— Делай, делай, мне-то что!

— Да, тебе-то что! — хмуро сказал он. — Если бы ты сам что-нибудь делал…

Я вернулся домой и перебрал во дворе кучу досок, жердей и бревнышек. Я еще толком не знал, чего мне хочется. Было только смутное желание.

Я распилил одну доску, построгал немного, взялся за другую. Выбрал бревнышко, оно было сухое, звонкое, но скучное. И только я хотел бросить это дело — ищу, сам не знаю что, — наткнулся на одну дощечку…

Строгал я дощечку долго и осторожно. Дерево было твердое, рубанок снимал стружку такой тонкой, что она просвечивала. Все яснее виднелся рисунок на доске: словно плывет по речке лодочка, и остался за ней между желтыми берегами чистый след.

— Немного поторопился, — профессионально осмотрел мою дощечку Сережка. — В середине бы еще снять, глубина появилась бы, ясность.

Для меня на первый раз и так было хорошо. Я поставил дощечку в сервант. То ли речка течет, то ли лодка бежит, оставляя светлый след.

Чем больше я смотрел, тем больше мне это нравилось, и все новые краски видел я в дереве.

Даже потом, когда я своими руками сделал такую сложную штуку, как резной шахматный столик, первая поделка так и осталась для меня чем-то дорогим. Она потемнела, уже никто не мог увидеть бегущей лодки, но я-то знал, что она есть.

Отшельник говорит: «Глуп тот, кому урок не впрок».

Когда папин брат еще жил в своих Ожерелках, мы с Ленкой почти каждое лето приезжали к нему погостить.

Ленка в своей восторженности однажды вздумала с букетом цветов встретить стадо овец. Впереди стада вышагивал баран-предводитель. Баран просто мотнул рогатой башкой, и Ленка оказалась в канаве. Может, баран смел ее с дороги, чтобы Ленка не попала под копыта плотной толпы за ним, а может, просто был отчаянный.

Но я тоже был отчаянный. Я догнал барана и изо всех сил пнул его в мягкое место. Ка-ак баран развернулся, подпрыгнул, да как ответил мне! Если бы это был козел, то проткнул бы меня насквозь, только этим я и утешился.

Баран оказался упорным и злым. Он дожидался, когда я поднимусь, и снова наподдавал мне. Из меня сыпались вопли и искры.

На наши крики прибежал пастух и стеганул барана кнутом. Баран озверел — что ему пастух! — он кинулся и на пастуха. Пастух — высокий дядька — раздвинул ноги, и баран с разбега втиснулся в эти узкие ворота. Пастух накрепко зажал барана и дал ему прикурить от своего жгучего кнута.

Потом пастух сказал мне:

— Ты, малый, с ним не бодайся! Он тебя все одно перебодает! Ты побереги голову для другого дела!..

Когда Ленка была маленькая, она знала один праздник — свой день рождения. А потом ей открылось, что есть на свете праздники для всех — для девочек и мальчиков, для мам и пап.

Утром Восьмого марта мама решила, что дома на праздничном столе не хватает торта, и ушла в магазин. Я выжигал на красивой полочке длинный призыв: «Чтобы каждый день был 8-м Марта!» Ленка думала и вздыхала: мама подарила ей синюю фарфоровую чашку, а что подарить маме?

И вот она взяла ножницы, достала лучшее мамино платье и выстригла из него шесть прекрасных маков. Наклеив шелковые маки на белые листы, она, сияя глазами, преподнесла свой подарок маме. Мама в первую минуту дрогнула.

— Лена-а…

— Вот как я тебя люблю. — Ленка крепко обняла ее.

Мама поцеловала Ленку в сияющие глазки и спрятала блестящие обрезки в корзину.

Я тогда подумал, что мама сделала просто героическое усилие, чтобы не наказать ее. И только потом понял — Ленкина вина всего-навсего в том, что она недоросль. Кто же за это наказывает!

Так я для себя открывал то, что маме было понятно давным-давно.