Федор Камалов: Здравствуй, Артем!

— Лучше бы они назвали «Дети подземелья»! — сказал я.

— Не остри так грубо, Артем! Не они, а мы! Мы открыли детский клуб. Нам хочется, чтобы ты принял участие.

— А мне не хочется, — оказал я.

— Нам новенькое фортепиано привезли, два хороших стола для пинг-понга. Мы задумали провести шахматную олимпиаду…

— Надоело, — сказал я. — Олимпиады, спартакиады, кавеэны, марафоны!

— Ты бы мог создать у нас футбольную или волейбольную команду!

Я чуть не застонал от досады.

— Во дворе мог бы, если бы ребята вернулись! И вообще мне все это неинтересно!

Марионетта огорчилась. Когда она вошла, на ней искрились капельки дождя, она была блестящая, оживленная, а сейчас сидела просто мокрая.

— Что же тебе интересно?

— Хотите знать? Пожалуйста! Землю насквозь просверлить! Клязьму повернуть назад! Колодцы выворачивать наизнанку! Четыреста кошек запрячь в бричку! Когда будете такими делами заниматься, я обязательно приду, если даже не позовете. Кошек наловлю сам!

— Артем, Артем! — Марионетта покачала головой. — Вся нормальная жизнь, по-твоему, ерунда?

— Это вам кажется, что жизнь нормальная, а на самом деле она не нормальная!

— Ты будто плесенью покрылся от сырости, Артем. Может, заболел? Может, врача вызвать?

— Это вы все больные! — не сдержавшись, зло сказал я. — Кубики, клубики в подвале, игрушки для малолетних!

— Все же я позову врача! — сказала Марионетта, вставая.

— Отвечать будете за ложный вызов!

Она еще раз покачала головой и ушла.

Вечером мама, а она летом работала воспитателем в городском пионерском лагере, тоже сказала мне:

— Да что с тобой, сын, ты рассыпанный какой-то?! Тебе, друг, двигаться надо!

— Куда?

— А это все равно! С утра наладь велосипед и поезжай куда-нибудь. В любую сторону. Съезди в лагерь к друзьям. Лень в тебе угнездилась, оттого и скука и тоска.

Паук раскачал невод, убеждаясь, что соткано крепко, и притворился в углу, будто он засохшая муха.

— Эх ты, слышал, двигаться надо! — сказал я пауку и смел паутину. — А то заскучаешь сидя!

Он огорченно задергал лапками и побежал по потолку.

Назавтра я починил велосипед и покатил к Отшельнику и Сережке. До лагеря можно было добраться прямой дорогой и в обход лесной тропинкой. Я двинулся лесом.

На полпути меня догнала свирепая гроза. Над высокими зонтами сосен желтые злые тучи с грохотом дрались. А я ехал себе, звонил в звоночек.

И тут тучи ахнули таким тяжким ударом, что я свалился с велосипеда и заполз под дрожащий куст. Там под листьями попискивала обомлевшая мышь. Я лежал рядом с мышью, и мне казалось, что я сейчас лопну: этот адский гул наполнил меня всего, распирая ребра изнутри. В лесу раздавались глухие взрывы, это, наверное, бились о деревья разлетающиеся осколки чудовищного грохота!

Мне захотелось зареветь под мокрым кустом. Вдруг по-новому вспомнились эти два дня: каким я был занудой, нытиком. Как посмеялся над Марионеттой, над «Алым парусом», мирно вплывшим в тихий подвал…

Неужели людьми мы становимся, когда над головой гром грянет?

Яростно пролился ливень, будто Земля на бешеном ходу проскочила сквозь водопад. Налетел ветер, в небе что-то хлопнуло и словно свистнул гигантский кнут. Гроза унеслась пугать, а может быть, и приводить в чувство другие леса и других людей.

Я тихонько поехал дальше. Я ехал, удивляясь всему и все запоминая: грибные запахи, вымытое небо, лесную дорогу с лукавыми поворотами.

Как будто в новом мире на новом велосипеде ехал новый человек.

Какой народ самый веселый в мире?

Говорят, на далеких островах живут беззаботные люди, которые день и ночь смеются: когда солнце, когда звезды, когда дождь, когда палец покажут…

Счастье ли это?

Отшельник говорит: «Всегда быть веселой умеет лишь кукла, и то — новая».

Я читал, что в Америке проводятся такие соревнования: кто больше сигарет выкурит, кто дальше плюнет, кто быстрее пианино разломает… На конкурсе «смехачей» один несчастный смеялся подряд чуть не двое суток. Всех пересмеял, у всех челюсти свело давно, а он все смеялся.

Жутко, наверное, было смотреть на него, беднягу.

Отшельник говорит: «Соловей веселится — поет, а огонь веселится — дом сжигает».

Ирка Махалина дала в своих «Вилах» ужасную заметку, почти слово в слово списанную из сборника «Анекдотов о Ходже Насреддине»: «Артема Остролуцкого поймал в своем саду хозяин:

— Ты как сюда попал?

— Поднялся ветер, и меня перебросило через забор…