Samsonov Semen - Po tu stornu

- Куда?

В камеру смерти. Придёт машина, посадят больных а увезут куда-то. Ну, мы и думаем: домой. Тогда и начали все.

Кто расчешет ногу до крови и натрёт лютиком едким — цветок такой жёлтенький есть. Ну, и разнесёт её, как колоду... То заразятся тифом... Всё делали, только бы заболеть. Но фашисты убивали больных в душегубках. Сначала тайно от всех, а, когда узнали, что многие заболевают намеренно, стали открыто убивать. Камера смерти прямо во двор въезжала. Это машина такая, крытая, как автобус. Загонят в машину ребят, закроют дверь и включат мотор. Что делалось в машинах! Кричат, плачут, стучатся в стены, бьются изо всех сил, да так и гибнут там.

— Не надо! Не надо больше! — отшатнулась Люся.

Но Галя неумолимо продолжала свой рассказ о зверствах и унижениях, которым подвергались они в лагере.

Полными слёз глазами смотрела Люся на эту спокойную девушку с твёрдым, открытым взглядом. Только теперь она поняла, какими малыми и ничтожными были её горести и страдания по сравнению с тем, что вынесли тысячи и тысячи её сверстников за колючей проволокой. Бледными и беспомощными казались ей все слова утешения. «Какие героини!»— думала Люся, вглядываясь в лица девушек. И, порывисто обняв Галю, она крепко поцеловала её.

***

Из карцера Вову повели на допрос. У входа его ждали трое ребят во главе с Андреем, чтобы узнать, избит он или нет. Но на этот раз Вову никто не тронул. Это ещё больше убедило ребят в том, что гитлеровцы боятся. Незаметно подмигнув Вове, Андрей побежал в барак рассказать, что всё в порядке. Вова понял, что Андрей дежурил у карцера. Это обрадовало его. «Значит, есть и тут настоящие товарищи»,— решил он и смело вошёл в комендатуру.

Допрашивал сам Штейнер. При взгляде на него Вова сразу вспомнил смерть Толи. Дрожь пробежала по его телу. Однако он овладел собой и решил начать с того, с чего так удачно начинал на допросах Жора.

Хайль фюрер! — прокричал он, сделав глупое лицо и глядя в бесцветные глаза сидевшего за столом Штейнера.

Штейнер поднял голову, слегка улыбнулся и пренебрежительно ответил:

Хайль!.. Ти почему нарушать порядок, дисциплин нарушать?

Я, господин комендант, не нарушал порядка,— спокойно ответил Вова и изобразил на лице такое удивление, что даже Штейнер подумал: «Какой это зачинщик! Какого чёрта они тащат ко мне таких идиотов!»

Ти что говорил свой коллегам про Германия?

Ничего, господин комендант. Я только сказал, что Германии, господин комендант, сейчас тоже тяжело в войне, потому что всем тяжело.

Карашо говориль,— процедил сквозь зубы Штейнер и окончательно решил, что этот дурак Дерюгин создаёт излишние хлопоты.— Идить работать,— неожиданно приказал комендант.

В тот же день вечером над городом появились самолёты союзников. Пользуясь тем, что Штейнер и его приспешники спрятались в подвал, Вова собрал ребят своего барака и рассказал о беседе с комендантом.

А мы тут всю ночь за тебя беспокоились,— облегчённо вздохнул Андрей.

Даже хотели идти к Штейнеру,— раздалось из темноты.

Могло бы окончиться плохо,—заметил Вова.— А вообще я вам вот что скажу...

Все насторожились.

Срывайте эти проклятые фашистские номера! Срывайте смело! Конец фашистской Германии идёт!—и Вова первый сорвал с себя номер.

Срывай, ребята, рабскую метку! — поддержал Андрей.— Если мы все это сделаем, ничего не будет.

Ребята зашевелились, зашумели. Многие начали срывать нашивки.

Надо быть готовыми к моменту, когда придут наши,— слышался уверенный голос Вовы.— Не упустить Штейнера, охранников и Дерюгина. Понятно?

Понятно! — раздалось несколько голосов.

Вова вошёл в барак девушек. Как обрадовалась ему Люся!

На груди у Вовы она увидела чёрное пятно — след нашивки на выгоревшем пиджаке.

Как же это, Вова?.. Девочки ещё носят! — удивилась Люся.

А ты скажи им, пусть срезают, срывают. Смелее, скоро конец мученьям! Наши, наверное, к Берлину подходят. Понимаешь, что это значит? — спросил Вова.

Понимаю,— радостно ответила Люся.

Свобода, Люсенька, мир — вот что это,— восторженно произнёс Вова.

Апрель был на исходе. Всё пышнее становился убор лесов, поля и луга покрылись яркой зеленью, воздух наполнился ароматом. Такой весны не видали ребята за все годы, проведённые ими в Германии. Эта весна была добрая, тёплая, многообещающая. Ребята с волнением ждали самого счастливого в своей жизни дня — дня победы, мира, освобождения.

Уже неделю никто не работал — царило безвластие. Каждому было ясно, что война идёт к концу, что фашистская «империя» доживает свои последние часы.