Дмитро Ткач - Шторм и штиль (с иллюстр.)

— Ну вот, а ты говоришь… О такой девушке каждому хочется послушать. Вот я и расскажу… Откуда она взялась в Севастополе, никто не знает. Да она и сама не может вспомнить. Рассказывала: «Убегали с мамой от фашистов, а потом маму убили». А как звали маму и почему они бежали именно в Севастополь, этого не помнит. Очень маленькая была… А вот смотри ж ты, и оборону тут пережила, и немцев. Просто диво! Ну, а когда наши освободили Крым и Севастополь, что тут было! Один родителей не найдет. Другого родители разыскивают. Горе у людей такое, что и не сказать… А город отстраивать надо. Ел ты что-нибудь сегодня или ни крошки во рту не было, есть у тебя, где голову приклонить на ночь или нет, а на работу выходи. И люди шли, потому что как же иначе? Мертвых из-под камней вытаскивали, хоть и сами на мертвецов были похожи… Приходила и Поля. Еще совсем маленькая и такая худая, что, того и гляди, от ветра упадет… Лохмотья на ней — смотреть жалко. А тоже трудится. Поднимет камень своими слабыми, тоненькими, как палочки, руками и несет. Или деревяшку какую-нибудь тянет. Как муравей.

Ей кто хлеба кусочек, кто картофелину или луковку. А тогда, надо тебе сказать, опять беспризорные появились, как после гражданской… Мы с Семеном Куликом тоже на восстановительные работы ходили. Сейчас-то он уже на пенсии, а в то время на морзаводе работал. И вот однажды идем мы с Семеном вечером домой, а он мне говорит: «Ты, Федор, знаешь, мою Саню убили?..»

Саней дочку его звали, погибла она во время обороны Севастополя.

«Знаю», — говорю ему.

«Так вот, мы со своей старухой посоветовались и решили эту беспризорную сироту Полю себе в дочки взять…»

— Так она им не родная? — вырвалось у Юрия Баглая.

— А я тебе о чем? «В дочки, говорит, взять». «Хорошее дело сделаешь, Семен, — отвечаю я ему. — Ясное дело, и горсовет таких бездомных детей уже подбирает, детдома для них оборудует, но у тебя в семье лучше ей будет. Оба вы люди хорошие, ласковые, справедливые, плохому не научите».

— А на другой день такая картина… — продолжал Федор Запорожец. — О чем уже там говорил Семен с девочкой, мне неизвестно, не слыхал, а потом и расспрашивать не посмел, а только смотрю, обняла она его шею обеими ручонками, прижимается личиком и смотрит ему в глаза… Прижимается и смотрит… А потом взялись они за руки и пошли. Пошли в эту вот хату, в которой и сейчас живут. Правда, в то время тут тоже только стены торчали, да полкрыши висело. Так и осталась. Она им: «Папа, мама». А они оба: «Доченька наша милая». А теперь ишь какая выросла. Красивая. Ученая.

— И в самом деле, красивая, — не сдержался Юрий. Он сидел встревоженный, растроганный и почему-то… счастливый…

Да, он по-настоящему был счастлив. Послали его в Севастополь, о котором он всегда мечтал. Тут он встретился с прекрасными людьми, принявшими его, как родного сына. А впереди у него — корабль, море, плавание… И встреча с такой необыкновенной девушкой!..

Разговор продолжался, а когда стало темнеть, Федор спохватился:

— Да, я же тебя спросил, а ты не ответил. Где жить будешь?

— Надеюсь, на корабле место найдется, — ответил Юрий, заранее зная, что для офицера каюта хоть на двух, но обязательно будет.

— Так это же на корабле, в плаванье. А когда на пирсе стоять будешь, то надо и в городе угол иметь.

— А ты оставайся у нас, Юра, — сказала Марина. — Оставайся. Нижняя комната совсем свободная, в ней и поживи. Мы с Федей в спальне будем да на веранде. Сашко — в своей комнате. Ключ от калитки тебе дадим. Когда ночью с моря придешь, то никого и беспокоить не будешь.

— Как же это? — смущенно развел руками Юрий. — Так неожиданно…

— А мы люди простые, плохого человека и на порог не пустим, а хорошему всегда рады.

— Откуда же вы знаете, что я хороший? — засмеялся Юрий.

— Видно, видно, — простодушно ответила ему Марина. — У такого отца сын плохим не вырастет. Вон мы своего Сашеньку, случается, и ругаем, и корим, а все для чего? Чтобы человеком вырос, люблю я его, а спуску не даю… Слышишь, Сашко? Чтобы завтра же мне цыпленок был. Скажи своему дружку.

И снова повернулась к Юрию:

— Вы, может быть, думаете, сколько нам платить? Нисколечки. Правда, Федя?

— Да боже ж ты мой! — всплеснул руками Федор Запорожец. — Где же это видано? Чтобы моряк с моряка?.. Чтобы я вот так с твоим отцом и — какую-то плату? Да пусть у меня руки отсохнут!

В тот же вечер Юрий Баглай остался у Запорожца. Комнатка была маленькая — в ней стояли кровать, стол, шкаф и два стула, — но уютная, чистая и окном смотрела в зеленый дворик.