Клавдия Лукашевич - Мое милое детство

Как можно не любить жизнь! Жизнь — это такое огромное благо. Сколько в ней могучего призыва ко всему прекрасному! Лишь бы уметь найти его. Сколько интересного в каждой чужой жизни, которую ты наблюдаешь! Сколько поводов к горячим привязанностям! Сколько несравненной радости в детстве — в этом лучшем украшении нашей жизни! Разве можно не любить жизнь, когда на свете есть отец, мать, дети, друзья? Мир так прекрасен; природа так разнообразна и всюду дает столько красоты, что невозможно налюбоваться во всю долгую жизнь.

Я знаю, что в жизни есть горе, несчастье, зло, безобразие… Нет, я не закрываю на это глаза… Но все прекрасное только лучше, выше, ярче в сравнении с ними… И теперь в моем маленьком семейном мире я стараюсь создать как можно больше хорошего близким моим. Я борюсь со злом и несчастьями, и эта борьба не может сломить меня в житейской сутолоке, напротив, заставляет еще более наслаждаться прекрасным в жизни.

Прекрасное, — кто его хочет понять, есть во всем и везде… Оно так велико и могуче, что даже обездоленным физически людям дает полное счастье на земле. Недаром же моего горбатого дедушку полюбила такая красавица, как наша бабушка. А довольство своей судьбой и жизнерадостность дедушки среди бедности и труда служили ярким примером, — как следует жить, трудиться и довольствоваться малым.

У дедушки Константина Никифоровича было одно своеобразное пристрастие — это дети, уличные мальчишки, его «босоногая команда».

Дочери, особенно тетя Саша, строго осуждали его эту привязанность. Бабушка была между двух огней: то на стороне дочерей, но чаще всего защищала и оправдывала своего старика.

— Не понимаю, какой может быть интерес у папеньки к уличными грязными мальчишкам? Пожилой, благородный человек, дворянин связался с босоногими ребятами… Неужели ему не совестно?! Его все осуждают! Все удивляются, — возмущалась тетя Саша.

Если дедушка слышал ворчание дочери, то между ними начинались пререкания. Дедушка возражал спокойно, кротко, насмешливо:

— Ух, «принцесса на горошине», если на людей так смотреть, то и жить не стоит. Другие хуже моего живут, да я не осуждаю… Оставьте вы моих мальчишек в покое… После них грязь уберут, и следа не останется… Было бы на душе бело!..

— Вы из-за мальчишек с порядочными людьми не знакомитесь…

— Эх, матушка, знакомства-то дорого стоят… А мы по заслугам жалованье маленькое получаем… Не в долг же мне лезть…

Бабушка вступалась в такие споры и уговаривала дочь:

— Оставь, Сашенька, спорить с отцом… Ну что тебе помешали его мальчишки?!

Бабушка никогда открыто не становилась на сторону дедушки. Она в угоду ему баловала его мальчишек, только тогда, когда дочерей не было дома. В противном случае она подходила к кабинету дедушки и укоряла его:

— И что это в самом деле, Костенька, не зови хоть завтра к нам твоих мальчишек. Нанесут грязи, шум, гам. Конечно, нашим девицам это неприятно.

— Успокойтесь, успокойтесь, не позову!.. Уйду на целый день, — сердито отвечал дедушка.

Очень часто старик, действительно, уходил далеко за город со своей «босоногой командой», или уезжал на лодке удить рыбу, или уходил на Гаванское поле пускать змея, а то просто отправлялись на взморье, на Смоленское кладбище или куда-нибудь в лес… Тогда в окрестностях Петербурга было еще много лесов.

Наша мама из всех дочерей — одна была на стороне дедушки. Характером и привычками она была точно не дочь его, а верный молодой, веселый товарищ.

— Вот еще что выдумали!! Уж папеньке в своем доме и жить по своему вкусу нельзя, — укоряла она сестер, если, случалось, при ней заходил спор о мальчишках. — Папеньке одно удовольствие с ребятами побалагурить да заняться… Учит их и сам занят… Ребята его славные и любят его…

Бабушка и младшие сестры никогда ни слова не возражали маме. Все же она была старшая, притом замужняя и гостья.

Она, как вихорь, влетала в дедушкин кабинет, обхватывала его за шею и начинала звонко целовать и гладить его голову, приговаривая:

— Мой голубчик, мой родной, мой любимый! Моя дорогая умная седая голова! Оставьте их всех, если они вас обижают!.. Поедем жить ко мне… И у меня сколько хотите зовите своих мальчишек…

Дедушка, конечно, смеялся. Там, в кабинете, они начинали шутить, болтать, и все забывалось.

Во всяких семейных недоразумениях она бежала к нему, а он шел к ней, и они советовались друг с другом и утешали друг друга.

Когда папа с мамой приходили в «серенький домик», мама сейчас же уходила к дедушке в кабинет и проводила там многие часы. Они там что-то читали, переписывали, рассказывали друг другу разные истории и весело безумолку хохотали. Точно два молодых беспечных товарища. Дедушка учил ее рисовать, и у нее были большие к этому способности. Это была редкая любовь и дружба между отцом и дочерью.