Клавдия Лукашевич - Сиротская доля

Николай Васильевич окончил и сказал:

— Спой, Наташечка…

— Я уже давно не пою…

— Ничего, спой «Среди долины ровныя».

— Хорошо, только я боюсь как бы не испугать всех.

Наташа запела. Это был теперь сильный, звучный, молодой голос, отдавшийся во всех уголках маленькой квартирки…

Наташа пела долго и много. Хозяйка и хозяин слушали и отирали глаза. «Точно ангельское пение», — говорила старушка.

Долго пела Наташа. Николай Васильевич проиграл все, что только знал… И эти двое одиноких людей пережили отрадные минуты. И хозяева были очень довольны — послушали пение и музыку. И в крошечном бедном углу можно переживать хорошие минуты.

Так потекла жизнь Наташи. Она нашла себе поденную работу и ходила далеко, почти за 8 верст каждый день. С утра до ночи склонившись над швейной машинкой, выслушивая требования новой строгой хозяйки, не смея передохнуть минутки, — проходила ее молодая жизнь.

Девушка возвращалась домой поздно, усталая и без сил падала в постель; вставала еще в темноте и шла на работу… Только воскресенья ждала Наташа как отдых, как удовольствие… И как любила она свой уголок, где могла отдохнуть. Каждое воскресенье к ней приходил Николай Васильевич. Они читали книжки; иногда Наташа пела, дядя играл на флейте. Приходили хозяева, пили чай, старушка шутила. Так и коротали они праздники.

Однажды вечером, когда Наташа пела, а Николай Васильевич играл, дверь в их комнату открылась и хозяйка тревожно проговорила:

— Наталья Сергеевна, вас тут спрашивают две женщины…

На пороге стояли две полные особы. Наташа не узнала их, а скорее догадалась, почувствовала, кто они.

— Тетя Маша, Липочка! — воскликнула девушка.

Она смешалась, испугалась. Опять вспомнилось далекое прошлое.

Много лет тому назад, точно так же, за пением и за игрой на флейте застали ее и дядю Колю эти же две женщины. Как досталось тогда певице и музыканту. Дядю Колю выгнали. С тех пор все изменилось…

Теперь Наташа тоже чувствовала себя будто виноватой, сконфуженной… Николай Васильевич растерялся и поспешно убирал флейту и суетился, желая помочь раздеться пришедшим. Наташа как будто готовилась кого-то и что-то защищать.

— Тетя Маша, Липочка… Сколько времени мы не виделись… Как это вы меня вспомнили, нашли?

— Мы тебя давно ищем! — сказала тетка, едва дыша.

— На какую вышину ты забралась, — вялым, гнусливым голосом проговорила другая женщина помоложе, полная и черноглазая.

— Сейчас, сейчас. Чайку напьемся, — засуетилась Наташа. Она выбежала к хозяевам, пошепталась, вызвала Николая Васильевича, опять пошепталась… Он куда-то исчез.

Наташа смотрела на тетку и двоюродную сестру и мысленно удивлялась: если бы она их встретила на улице, она бы их не узнала, — так они изменились. Тетка стала совсем седая старуха, сморщенная, грязная, бедно одетая, а двоюродная сестра Липочка с красным носом была так полна, что еле дышала. Нужда, но еще более лень — положили на нее глубокие следы.

— Мы-то тебя искали… Думали повидаться, все-таки родные. Ты теперь на ногах, пристроилась. Думали уже, не вышла ли замуж.

Наташа молчала и много воспоминаний пробежало в ее голове: она тоже искала и просила их придти, порадовать ее участием в самые тяжелые, одинокие минуты, она умоляла дать ей немного внимания и ласки… и ей ничего не дали…

— Вот и жила ты у нас… И дядя Петя тебя облагодетельствовал — в приют отдал. Благодеяния-то теперь редко кто помнит, Наташа, — заговорила тетушка.

— К чему она все это говорит? — удивилась Наташа и переглянулась с Николаем Васильевичем, который возвратясь из лавки молча стоял у дверей…

— Липочка, покушайте ливерной колбасы… Вы прежде любили… Вот и варенье брусничное, вот ситный мягкий, теплый еще. Все ваше любимое. Тетя, пожалуйте чай пить, — угощала Наташа гостей.

— Ах, теперь мне все равно, я ничего не люблю, — вяло проговорила Липочка.

— Вы играете на фортепиано и поете по-прежнему, Липочка? — спросила Наташа сестру.

— Не пою. У нас и фортепиано нет. Как папенька помер — все продали…

— Не до пения, душа моя, когда есть нечего, да с квартиры выгнали… Ведь у нас всего 8 рублей пенсии после мужа осталось.

Наташе стало жаль их, и слезы навернулись на ее глаза.

— Как выгнали? — спросила она.

— Так и выгнали: велели съезжать. У нас три месяца не плачено и денег нет. Вот я и пришла к тебе. Ты ведь на своих ногах… И всем нам обязана… Возьми ты пока к себе Липу… Она твоего угла не съест. Тесновато у тебя, да ничего: проживете как-нибудь. Я-то у знакомой купчихи пока устроюсь… Я ей гадаю на картах — она любит. А Липе негде жить.