Семён Самсонов - По ту сторону

Дела Штейнера налаживались, шли в гору.

Сначала он побаивался своих пленников, как живых свидетелей, и нередко с сожалением вспоминал те времена, когда он мог расправляться свободно с каждым, не думая об ответственности. Сейчас наступили другие времена, но он превосходно приноровился и к ним, найдя среди американцев покровителей.

Зимой в лагере появились люди в модных пальто и шляпах, с тросточками, вежливые и учтивые. Они говорили на разных языках, читали для ребят лекции, проводили беседы. Рассказы сопровождались показом кинокартин, каких ребята прежде никогда не видывали. В одной из них, например, показывалось, как какой-то подросток-беспризорник шатался по узким улицам среди американских небоскрёбов, спал в мусорных ящиках, ездил на крышах поездов. Но вот он познакомился с дочкой владельца завода. Они влюбились друг в друга, и беспризорный, стал женихом этой девушки. Костюм бродяги сменился чудным смокингом богатого американца, юноша приобрёл свой дом с огромным садом и автомобиль; при помощи своего покровителя-тестя он превратился в миллионера.

— Вова, что ты скажешь по поводу всего этого? — спросила его однажды встревоженная Люся после демонстрации фильма.

— Я перестаю что-нибудь понимать, — сказал угрюмо Вова. — Вернее, я начинаю кое-что понимать, — добавил он, помолчав, и вдруг крепко стиснул её руки. — Только береги силы, Люсенька! Береги выдержку и силы. Мне кажется, они нам ещё понадобятся! Нас отравляют всеми этими тошнотворными картинами.

Как-то в лагерь прибыло сразу несколько «докладчиков». Все они разошлись по баракам и читали лекции на тему: «Страна чудес, лучшая страна в мире — Америка». И тут же раздавали толстые журналы на русском языке с цветными фотографиями и рисунками.

В другой раз к ребятам приехали те же люди, но с другим докладом: «Современная Россия — страна голода и разрухи». Снова появились журналы и газеты, только на этот раз иллюстрации были весьма мрачного характера. Изображались какие-то лачуги, раздетые, тощие дети. Под одной из фотографий, изображавшей оборванных ребят, стоящих с котелками в очереди за пищей, подпись гласила: «Русские дети, потерявшие родных на войне, живут в домах для безродных».

Прочтя эти строки, Вова схватил журнал и кинулся к человеку в шляпе:

— Вы обманщики и мерзавцы! Это что? Это неправда, ведь это же снимки фашистских лагерей! Это мы так жили здесь, в Германии! — Вова задыхался от злобы.

Кто-то уже начал рвать журналы и газеты, разбрасывая клочья по бараку. Докладчик попятился к дверям.

— Вон отсюда, фашистские собаки! — раздался голос Андрея.

Прибежал Штейнер, американец-комендант, охранники. Ребята не унимались. Низкие стены грязного барака дрожали от криков:

— Долой фашистов-провокаторов!

— Домой, в Советский Союз!

— Да здравствует Родина!

Протест против лжи и клеветы на Советский Союз, начавшийся по инициативе Вовы и его боевой дружины, распространился по всему лагерю. В одном из бараков ребята выбили окна, разломали нары, выбросили железные печи и сняли с петель двери. Все требовали немедленной отправки на родину.

За бунт и беспорядки нескольких человек посадили в карцер. Среди них был и Вова. Андрей бегал по баракам, уговаривал пойти на выручку товарищей. Большая толпа юношей и девушек двинулась к карцеру. Дверь была сорвана, а Вова и его друзья выпущены на свободу.

После этого в лагере долго не было никаких докладчиков и кинокартин. Но ребят стали брать измором. Кормили плохо, перестали одевать, с рассветом выгоняли под охраной на расчистку города от мусора и камня, запретили собираться после десяти часов вечера.

Боевая дружина, созданная Вовой и Андреем для борьбы за свои права и отправку на родину, продолжала добиваться своего: писала жалобы, собирала подписи. Ей удалось добиться разрешения послать свою делегацию к коменданту города.

Майор-американец, тот самый, который приходил «освобождать» лагерь, принял ребят, как показалось Вове, довольно добродушно.

Вова знал наизусть жалобу и изложил её сжато и убедительно. В жалобе майор не мог не заметить законности требований подростков. Он сделал вид, что искренне сочувствует ребятам, но ответ дал малоутешительный.

— Жалоба ваша будет доведена до сведения властей в Берлине, а пока вам придётся потерпеть.

Ребята вышли от коменданта унылые, разочарованные. В лагере их сообщение вызвало ещё большую тревогу. На следующий день поголовно все отказались выйти на работу и потребовали отправки делегатов в Берлин.