Семён Самсонов - По ту сторону

Привет подруге Але. Пусть она расскажет всем девочкам о нашей жизни. Целую. Твоя дочка Люся».

Прочитав письмо, Люся осталась довольна. Она улыбнулась, свернула листок треугольником и пошла во двор, чтобы опустить письмо в ящик.

Возле почтового ящика, похожего на мусорную урну, собралось несколько мальчиков и девочек. Чтобы не вызывать подозрения у конвойного, они выстроились как бы в очередь и вполголоса торопливо рассказывали друг другу, кто как написал. Опустив письмо, Люся повернулась, чтобы пойти в барак, и лицом к лицу столкнулась с Вовой.

— Я давно ищу тебя, — обрадовано и виновато заговорил Вова. — Где ты живёшь? Я сейчас принесу твои вещи.

— В десятом. Неужели вещи мои целы? — обрадовалась Люся.

Никогда не думала она, что можно так обрадоваться вещам. Но ведь это было единственное, что осталось у неё от дома. И потом там книжка…

— И чемоданчик цел и узелок, — гордо ответил Вова.

Люсе показалось, что он обижен её недоверием, и она торопливо пояснила:

— Если бы они и пропали, ты бы не был виноват — мы ведь не дома. Ты слышал про девочку, которую повесили? Говорят, за советскую книжку, которую она читала подругам.

— Сам видел, — тихо сказал Вова. — Её повесили вон на том столбе, — Вова показал взглядом в сторону площадки. — Знаешь, девочка поднялась на ящик уже с верёвкой на шее посмотрела на нас ласково, потом повернула голову к площадке, где стояли комендант и его сподвижники, и крикнула из последних сил: — Придёт время — за всё ответите, убийцы!

— Ох! Какая она героиня, — сказала Люся, — настоящая, только трудно сейчас поверить, что всё это будет скоро.

— Будет! — твёрдо подтвердил Вова, а сам точно вот сейчас увидел лицо девочки и почему-то сразу вспомнил лицо старика, которого фашисты повесили на площади, там, дома, и ему стало нехорошо. Но он взял себя в руки. Ведь в лагере были не только он, Толя, Жора — ну, в общем, мальчики. Здесь же и Люся, её подруги. Они слабее, их надо подбадривать.

— Всех не повесят! — твёрдо сказал Вова. — Ты передай своим, чтобы не падали духом. Нам всем надо дружнее держаться.

Они неловко подали друг другу руки. Люся торопилась в барак, тревожно возбуждённая. Надо было скорее рассказать обо всём Шуре.

Люсе показалось, что за эти немногие дни Вова стал как будто выше, взрослее. Только лицо его было в синяках, ссадинах, и руки — тонкие, жёлтые, а глаза синие-синие, как васильки. «Какой он худенький!» — подумала Люся и тут вспомнила день, когда увидела его у вагона, избитого, окровавленного. И другого мальчика вспомнила, с перебитой рукой. Как горько и обидно стало ей за себя, за Вову, за всех ребят! «Проклятые, проклятые фашисты!» — повторяла она про себя, задыхаясь от гнева.

Вова с вещами пришёл в барак почти следом за Люсей. Люся и Шура не знали, как благодарить его, а он стоял, застенчиво опустив голову, и повторял:

— Это не я — другой сохранил, другой…

— Это тот, который был с тобой у вагона, с перебитой рукой? — спросила Люся.

— Нет, совсем другой, — ответил Вова. — Он и наши вещи сохранил. Его Жорой зовут.

— Спасибо Жоре, — сказала Шура. — Он молодец, настоящий товарищ. Мы ему очень благодарны…

Когда Вова ушёл, Шура и Люся долго сидели молча, размышляя о неудачном побеге мальчиков. Особенно жаль было Толю. Они узнали, что у него не только сломана рука, но «болят внутренности» и горлом идёт кровь.

И, действительно, с Толей было плохо. Он с большим трудом добрёл до лагеря, лежал в бараке для больных с переломом руки и сильным кровохарканьем. Ему отбили лёгкое во время наказания за побег.

Толя решил, что с ним всё кончено, но ни разу об этом не сказал своим друзьям, чтобы не расстраивать их. Только когда наступала ночь и больные затихали, он отдавался горьким размышлениям. Особенно становилось Толе тяжело, когда мысли переносили его на родину, домой, и он отчётливо понимал, что вряд ли удастся снова увидеть мать, отца, друзей. Это угнетало его. Но больше всего Толе не хотелось умереть в чужом краю, не сделав ничего для Родины.

Ведь он, Толя, ещё совсем недавно мечтал закончить десятилетку, а потом пойти в лётную школу. Ах, как ему хотелось походить на великого лётчика Валерия Чкалова! Так он мечтал дома, в школе и не стеснялся об этом говорить родным, друзьям.

Началась война. Отец, как только немцы стали подходить к их местности, ушёл с партизанами, а мама и он переехали в деревню, к родным. Думали, что там их не тронут. Но случилось всё по-другому.