Айрин Хант - Недобрый ветер

— Нам в школе задали послушать первую речь президёнта Рузвельта. Может, и тебе будет интересно?

Я и думать забыл о президентских выборах. Долгие месяцы прошли в неустанных поисках еды и ночлега. Разве то, что происходит в столице, может отразиться на моих делах? Но в тот день, 4 марта 1933 года, я готов был слушать что угодно, лишь бы отвлечься хоть на миг от страшных мыслей о Джое. Когда Дженни нашла нужную станцию, диктор уже начал репортаж из Вашингтона. Несмотря на колючий ветер, вокруг Капитолия собралась стотысячная толпа: усталые, сумрачные лица, и что удивительно — в огромной толпе царила необычная тишина. Диктор рассказывал, что по Пенсильвания-авеню движется процессия. Уходящий с поста президент Гувер ехал в одной машине с вновь избранным президентом Рузвельтом. «Лицо у Гувера — суровое и неулыбчивое, — говорил диктор. — Он не отвечает на приветствия толпы».

— Народ на него сердится, — тихо сказала Дженни. — Его обвиняют во всех несчастьях. Но ведь один человек не мог из творить столько зла. Дело не только в Гувере.

Я замахал руками, чтобы она не мешала слушать.

«Рузвельт как будто погружен в свои мысли, — продолжал диктор. — Они едут молча, новый президент, как и его предшественник, настроен невесело».

Мы долго еще слушали репортаж. Наконец, диктор сообщил, что Рузвельт медленно поднимается на трибуну, опираясь на руку сына.

— Он ведь калека, — шепнула мне Дженни, — правда, мало кто это знает. Сам он никогда об этом не говорит и ведет себя как здоровый человек. В детстве он перенес полиомиелит и не может ходить без посторонней помощи.

Голос диктора зазвенел от волнения: «Военный оркестр сыграл марш в честь президента. Мистера Рузвельта встречает Чарльз Эванс Хьюз, председатель верховного суда, который сам едва не стал президентом в 1916 году…»

— Ты про это знал? — спросила Дженни. — Его уже называли президент Хьюз, а когда подсчитали последние голоса, оказалось, что избран Вудро Вильсон.

Она смолкла, и я снова мог слушать диктора.

«Ветер развевает седины мистера Хьюза, мистер Рузвельт очень бледен; он опускает правую ладонь на Библию…»

Мне передалась приподнятость Дженни. Я услышал незнакомый голос, повторявший вслед за верховным судьей слова присяги:

«Я, Франклин Делано Рузвельт, торжественно клянусь, что буду верой и правдой выполнять обязанности президента Соединенных Штатов; в меру своих сил и возможностей буду соблюдать защищать и отстаивать конституцию — и да поможет мне Бог!»

Дженни делала вид, что не замечает, как я взволнован, Она сидела по-мальчишечьи, верхом на стуле, сцепив пальцы обеих рук на спинке.

— Смотрите же, мистер Рузвельт, — бормотала она. — Я убедила Лонни голосовать за вас. Не подведите меня, покажите, на что вы способны.

«Это день национального очищения», — начал свою речь новый президент. Интересно, о чем сейчас думает мистер Гувер? Я слушал, не понимая всего, но вдруг будто речь зашла обо мне самом: «Единственное, чего надлежит страшиться, это самого страха, страха безликого и беспричинного».

«Нет, господин президент, вы просто не знаете всего, — думал я. — Для страха есть веские причины».

«Народ ждет действий, — продолжал Рузвельт, — действий немедленных, безотлагательных… Мы должны уподобиться хорошо обученной и дисциплинированной армии, готовой идти на жертвы ради общего блага»…

Дженни что-то записывала в тетрадь, готовя заданный на понедельник урок. Мы дослушали речь до конца, потом она выключила радио и подняла на меня глаза:

— Ну, что ты скажешь?

— Я не все понял, но то, что до меня дошло, внушает некоторые надежды. Видно, у него есть план, как помочь людям.

— Когда мы с Лонни говорим о Рузвельте, то всегда спорим. Лонни твердит: «Поживем — увидим», а я в Рузвельта очень верю. Готова поспорить, что от него всем нам будет прок.

У нее был такой забавный вид — лицо серьезное, а сама не то подросток, не то девушка; то дурнушка, то милашка.

— Так хочется ему помочь. Вырасти бы поскорей и стать министром. Я бы себя не щадила, лишь бы народу жить стало полегче. — Она с подозрением посмотрела на меня. — Ты думаешь, я дурочка, да?

— Нет, ничего такого я не думаю. Честное слово!

— Почему ухмыляешься? Кстати, впервые вижу твою улыбку.

— Я от рождения неулыбчивый.

— Точь-в-точь как Лонни. Такой же хмурый, но и его смешат мои рассуждения о политике.

— Твои ровесницы обычно заняты совсем другим.

Она кивнула.