Юрий Яковлев - Мой верный шмель [Рассказы]

— Не рассуждать! — прикрикнул лейтенант.

Он у кого-то научился кричать «не рассуждать!» и «молчать!», и эти резкие, не его слова были сейчас необходимы и помогали в трудной, непривычной обстановке.

— Пошли, интендант, — сказал остроносый, — все равно где помирать.

— Я пойду тоже, — тихо сказал Орлов.

— Хорошо, — ответил лейтенант. — Я присмотрю за ним.

Он кивнул на слона.

На берегу реки Орлов был ранен осколком немецкой мины. Бойцы принесли его к избе. Положили на порог. Неумело перевязали. Потом с оказией отправили в тыл. Перед отъездом он пришел в себя и позвал лейтенанта. Говорить ему было трудно, и лейтенант наклонился, чтобы расслышать его голос.

— Я вас прошу… заклинаю всей жизнью, — шептал Орлов, — сберегите слона. Он должен жить.

— Постараюсь, — сказал лейтенант, — я не знаю как… но постараюсь.

— Только не доверяйте слона… интенданту…

— Его нет. Или погиб, или смылся. Ребята не видели, как он исчез.

— Слона надо отправить в Зооцентр… есть такой в Москве. Это очень хороший слон… Зинин… Понимаете?

— Да, да, — кивнул лейтенант. — Я постараюсь. До свидания.

— Спасибо.

Полуторка рванулась с места. Слон заволновался. Какой-то утробный, жалобный звук вырвался из его груди и затерялся в грохоте рвущихся снарядов.

Старый слон любил теплые летние ливни. Он становился посреди открытого вольера, а дождь щелкал его по толстой коже и стекал по животу на землю. Слон закрывал от удовольствия глаза и вытягивал морщинистый хобот, чтобы прополоскать его в отвесных струях. Даже когда небо с треском раскалывалось от грома и фиолетовые вспышки били в глаза, слон не уходил в укрытие и, не в пример многим жителям зоологического сада, не забивался в угол, а выставлял вперед блестящие бивни.

В эти минуты он переставал чувствовать свой вес и, окруженный со всех сторон водой, воображал, что плывет по теплой реке.

Галя сердилась на слона. Она не видела никакой реки и с детства боялась грома. Она выбегала на дождь. Сарафан сразу намокал, коленки розовели, а пряди темных волос приклеивались к щекам.

— Что ты стоишь в луже, как утка? — выговаривала она слону, пытаясь загнать его в помещение. — Вот ударит тебя молния, будешь знать, старый водолей.

Слон прикидывался глухим и стоял на месте, легонько помахивая сморщенным хвостиком.

Слон родился где-то в знойной Африке, но понимал он только украинский язык, как будто родиной его была Полтавщина и в детстве он щипал нежные початки кукурузы и срывал хоботом тарелки подсолнухов.

— Довольно-таки странный слон со знанием украинского языка, — говорили о нем с зоопарке.

На самом деле все объяснялось очень просто: Галя говорила с ним по-украински. Если бы она говорила по-чувашски или по-эстонски, слон понимал бы эстонский или чувашский.

Галя не была ни ученой, ни дрессировщицей. Она ничему не учила слона. Она «ходила за ним». Слон не представлялся ей заморским чудным зверем, а был для нее существом деревенским, крестьянским, которого нужно кормить, содержать в чистоте, защищать от кусачих шершней. Галя разговаривала со слоном, как обычно разговаривают с коровой или лошадью. То прикрикивала на него, то ласково причитала. Звала она его дедом — «диду».

— Диду, диду, иди наконец с дождя! — кричала она, а слон стоял с закрытыми глазами: он прикидывался спящим.

Он напоминал Гале подвыпившего отца, которого никакими уговорами нельзя было увести в хату и уложить спать.

Намокший сарафан прилипал к телу, девушка, скрестив на груди руки, убегала под крышу.

А слон все плыл по воображаемой реке. И у него не болели ноги…

Когда-то слона не уберегли и теперь в круглых ступнях образовались трещины. Слон стал двигаться медленно. Каждый шаг причинял ему боль. Ноги были густо смазаны ихтиоловой темной мазью, и от слона пахло дегтем, как от телеги.

Галя пыталась разузнать, откуда взялся ее слон Диду, но ей всякий раз отвечали:

— Прибыл из Зооцентра.

Как будто Зооцентр был родиной слона и до этого не было леса, перевитого лианами, высоких трав, обжигающего солнца, не было слона и слонихи, не было никакой судьбы.

Старый слон подкрадывался к Гале и запускал хобот в карман синего халата, и там всегда оказывался кусок хлеба, побеленный солью. Слон опускал нижнюю губу, острую, как бритва, и отправлял лакомство в рот.

Можно было подумать, что девушка привезла слона из родного села. И что там, дома, она запрягала его в большую скрипучую фуру или пахала на нем землю. А когда строили новую хату, слон месил своими ножищами глину, перемешанную с соломой и навозом.