Михаил Глазков - Горюч-камень [Повесть и рассказы]

— Ну и придавил ты, хлопец, по триста минут на каждое ухо! Причастился, говоришь, и ни в одном глазу?

— Насилу оба открыл. Вдоволь послушал, как солома растет.

— Ха-ха-ха!..

До Мишкиного сознания не сразу дошло, что шутки — в его адрес. Насмехаются что ль? Он сполз с нар и, не глядя ни на кого, пошел к выходу.

На свежем воздухе сразу стало легче. Немного привыкнув к солнечному свету, он вдруг увидел сидевшего неподалеку, на бревне, старшину. На коленях — развернутая карта. Заметив новенького, старшина поднялся и пошел навстречу. Мишка сердито угнул голову, видя в нем виновника только что услышанных солдатских подковырок.

— Ну ты чего набычился? — миролюбиво промолвил Клычев. — Нехорошо получилось, ты уж прости меня! Мы еще подружимся. Ты знаешь, как меня в детстве дедушка Нутфулла к лошадям приучал? Посадил пятилетнего на неоседланного скакуна и пустил в степь. Ухватился я, говорят, за косматую гриву и мчусь. Потом, когда старший брат заарканил скакуна, меня насилу от гривы оторвали. И таким, знаешь, потом наездником стал! А вино больше не пей — от него батыром не станешь…

И старшина увлек все еще хмуро молчащего юного разведчика к бревну. Снова развернул на коленях карту-трехверстку:

— Начнем, Миша, учиться топографической мудрости…

В разведку Мишку Богданова посылать не спешили: учили все понемногу секретам своего рискованного ремесла. Он умел теперь резать ножницами колючую проволоку, ловко метать финку, ходить с компасом по азимуту и читать военную карту. Научился даже кое-каким немецким словам: хенде хох, форвертс, шнель, цурюк, хальт… Небогатый, правда, лексикон, но на первый случай и этого будет достаточно. Главный аргумент в общении с врагом, как считал Байдебура, это безотказный, с полным диском патронов, ППШ. А старшина добавлял еще смелость и выдержку плюс находчивость. Это вскоре продемонстрировал Гнату сам Мишка — напарник по ночной вылазке на передний край врага…

Командованию стало известно, что немцы подтягивают к их участку фронта танки и другую боевую технику— что-то, значит, замышляют. Но что? Разведвзвод получил приказ добыть «языка».

— Пойдут сегодня ночью сержант Байдебура и рядовой Богданов, — объявил командир взвода лейтенант Макаревич, рослый и красивый белорус, и добавил, глядя на недоверчиво воззрившегося Мишку: — Да-да, ты, Михась! Прикрывать будут Арнаутов и Щекин. Готовьтесь, товарищи.

…Темнота, хоть глаза выколи. Группа разведчиков идет по заросшей кустарником лощине, ведущей во вражеский тыл. Успеть бы проскочить передний край до восхода луны!

Пробираются гуськом, не столько видя впереди идущего, сколько слыша и чувствуя. Мишка идет вслед за сержантом, непонятно по каким приметам угадывающим правильный путь. В том месте, где лощина разветвлялась на два рукава-оврага, разведчики на минуту остановились: группа прикрытия оставалась здесь дожидаться возвращения охотников за «языком».

Гнат торопился: вот-вот выглянет луна, и тогда опасность оказаться обнаруженным удвоится. Он ускорил и без того быстрый ход, и Мишке пришлось бежать трусцой. Спина взмокла, ноги дрожали от напряжения. Мишка знал, что они уже идут по немецкой стороне, знал и то, что гитлеровцы боятся соваться по ночам как в леса, так и в овраги.

Байдебура остановился, коснулся тихонько Мишкиной руки, давая знать, чтоб и тот остановился. Постояли, прислушиваясь. И вдруг прянули наземь: взлетела, озаряя округу мертвенным светом, ракета. Лежали, пока не погасла. Ракета позволила Гнату оглядеться: метрах в двухстах темнело какое-то строение.

— Ползи за мной! — шепнул он.

И разведчики ужами юркнули по склону оврага, держась кустарника.

Строение оказалось полуразрушенным сараем. Разведчики ощупью отыскали вход и проникли в сарай. Здесь было еще темнее.

— Дождемся еще ракеты и сориентируемся, — шепнул на ухо Гнат, и Мишка согласно кивнул головой, словно бы тот мог его видеть.

Но ракеты так и не было. А взошла вскоре луна, полная, без ущербинки. Сержант подполз к двери и выглянул. От неожиданности вздрогнул и замер: метрах в пятидесяти, привалившись спиной к штабелю каких-то ящиков — снарядные, видно! — стоял немецкий часовой. Вот он оставил свое укрытие и, поддернув на груди шмайсер, медленно, не без робости, пошел по тропке, к другому углу сарая. Значит, и здесь тоже склад боеприпасов, иначе зачем бы ему идти сюда, к обрыву.

Луна поднялась выше, стало совсем светло: досадно усложнялась задача по захвату «языка». Теперь просто невозможно подкрасться к часовому незамеченным: прежде чем добежишь до него, он успеет поднять панику и — пиши пропало. Что делать?