Михаил Глазков - Горюч-камень [Повесть и рассказы]

Мишка, как только услышал выстрелы, неосознанно, в мгновенно охватившем его испуге кувыркнулся в можжевеловую заросль. Отдышавшись, он понял, что попал в трудный переплет, не зная только, по оплошке ли вляпался в засаду, или очутился в самом пекле неожиданно разгоревшегося помимо него боя.

Однако тут же сообразил: значит, неподалеку партизаны, и он не напрасно шел сюда, к Климакиному логу. А если здесь партизаны — Семка будет спасен.

— Форвертс! Форвертс! — загорланили где-то рядом немцы. Мишка догадался — пошли в атаку. Огонь усилился, казалось, автоматные очереди распарывают воздух прямо над ухом. Мишка выполз из можжевельника и покатился по крутому склону на дно оврага, подальше от грохота, от пуль…

Стрельба откатывалась в глубь леса, автоматные очереди становились все реже и реже и наконец совсем смолкли. Кто кого? — сверлила голову мысль. Но выкарабкаться из оврага не решался. И тут на фоне дубов и неба Мишка увидел фигуры людей. Вгляделся — не немцы. А рядом собака — не Динка ли?

— Эй, малец, жив ли ты там? — окликнул один, и Мишке голос показался знакомым.

— Жив! — отозвался Мишка.

Собака первой скатилась по склону и радостно завертелась у Мишкиных ног. Динка! Незнакомые люди сбежали в овраг, и тут Мишке захотелось даже глаза протереть: перед ним был… дядя Леня Начинкин.

— Дядя Леня! Я так и знал, что вас найду, дядь Лень!

Динка радостно терлась о Мишкины кирзовые сапоги, вызывая еще большее волнение.

Партизанская землянка, куда пришел Мишка со своими спасителями, была так искусно укрыта, что ее трудно обнаружить и в двух шагах. Разлапистые хмурые ели плотно заслонили вход со стороны глубокого оврага, с тыла же простиралась непроходимая чащоба — ели вперемежку с березами. Партизаны, возбужденные недавним боем, подходили к землянке, громко переговариваясь.

Начинкин отворил заиндевевшую снаружи дверь, пропустил Мишку вперед. Глазам предстало просторное помещение с бревенчатым, внакат, потолком. С одной стороны — дощатые нары с набросанными на них фуфайками, с другой — стол и длинная скамья, врытая прямо в земляной пол. На столе горел фонарь, стояли котелки.

— Ну, проходи, проходи, парень! — услышал Мишка и увидел вышедшего вдруг откуда-то из боковушки лесника Евстигнея Савушкина.

— Здравствуйте, дядя Сигней!

— Здоров, здоров, герой! Что же это ты один по лесу шляешься? Врагов за собой водишь!

— Дядя Сигней, я к вам по делу, по очень важному делу! Семка — помните его? — при смерти лежит. Собирал в поле картошку и на мину наткнулся, Он умрет, если не поможете, дядя Сигней!

Савушкин сел, продолжая смотреть на мальчика.

— Да-а, — неопределенно сказал он, видимо, обдумывая услышанное.

— Разрешите, товарищ командир, я с Поливановым схожу в Казачье? — обратился Начинкин.

— С Поливановым… в Казачье, — опять каким-то отсутствующим голосом проговорил Савушкин.

— Да, с доктором Поливановым, — повторил Начинкин. — Не то умрет парнишка.

Савушкин поднялся со скамьи.

— Хорошо. Поливанов пойдет в село, поможет мальчику. Ты, Миша, проводишь его. А тебе, — он обратился к Начинкину, — будет другое задание.

— Есть проводить в село! — обрадовался Мишка.

— А сейчас до вечера отдыхать. Покормите мальца и пусть на нарах поспит. Начинкин и Поливанов, пройдите ко мне!

…Темный пасмурный вечер черным пологом опустился на лес и на поля, придавил их гнетущим мраком. Мишка и Поливанов подходили к Казачьему. У Поливанова— за спиной вещмешок с медикаментами. У Мишки — в руках палка, чтобы сподручнее идти. Шагали молча. У Поливанова было тревожно на душе — шел в незнакомое село. Он был не из местных, пристал к партизанскому отряду при выходе из окружения. У Мишки чувство двоилось: ему было и страшно — вдруг нарвутся на засаду или на случайный патруль, и радостно — теперь-то уж Семка наверняка будет спасен. В последнее время, как пожили в одной хате, Семка стал для него словно брат родной, делились и мечтами и тревогами.

От села доносилось урчанье моторов, по Домовинской дороге, шаря в черном мраке светом фар, двигалась в сторону фронта колонна танков. «Подкрепление, — решил Мишка и тут же подумал об отце. — Трудно ему там, вон какая силища прет и прет».

Недалеко от околицы свернули с большака, пошли полем. Мишка и во тьме хорошо ориентировался.

— Сейчас будут плетни, держите за мной, — шепнул он.

Вскоре и в самом деле наткнулись на плетень, перелезли через него, набрав за голенища мокрого снегу — ладно, дома вытряхнем! Держались середины огородов, близко к дворам не подходили — подальше от беды.