Галина Ширяева - Земля лунной травы

Она усмехнулась, подумав о том, что, может быть, вовсе и не Ишутин рассасывает Князьевку, а лес. Может быть, это лесу а не Ишутину компактность территории нужна. Она представила себе, как лес будет проглатывать Князьевку, как зарастут дворы и крыши домов диким кустарником, как лианы-вьюнки оплетут печные трубы, а зловещие черные корни деревьев поползут в сени. А в окнах дома бабы Груни застрянут всякие лесные страшилища. И так ей и надо! Пусть не рифмуется!

Из шелеста леса вдруг неожиданно вырвались и донеслись до нее человеческие голоса. Кто-то шел сюда, к развилке, и разговаривал. Один голос был звонкий, девчоночий, с удивительно знакомой интонацией, другой глуховатый, юношеский, но его почти не было слышно — звонкий девчоночий голое забивал его и лепетал без умолку, хотя слов нельзя было разобрать из-за лесного шелеста.

Наташа повернула навстречу голосам — вряд ли кто-нибудь шел из Коммуны такой дальней лесной дорогой. Значит, именно эта, правая, дорога — князьевская. Да еще эта знакомая интонация!

Дорога, на которую свернула Наташа, через несколько метров поворачивала еще раз вправо, огибая большой высокий бугор, поросший по склону густым кустарником, потеснившим целую рощу тонких осин на вершине бугра. Теперь Наташа вспомнила — это действительно была дорога на Князьевку, на этот бугор любили взбираться князьевские ребятишки. Райка тоже когда-то на него лазила.

Наташа обогнула бугор и на свободно открывшейся дороге неожиданно увидела Райку — легка на помине!

Но вот чего не ожидала Наташа так не ожидала: рядом с Райкой по пустынной лесной дороге шел Витька Бугульмов…

На Райке была новенькая красивая лапшовая кофта — одна полоска красная, другая синяя, а между ними бледно-зеленая в одну ниточку. И кофту эту Райка, похоже, надела торопясь — воротник с одной стороны подвернулся, а сама кофта была застегнута у горла не на ту пуговицу. Наверно, надела ее Райка, чтобы быть неотразимой. А у самой волосы были растрепаны, и бинт на указательном пальце замызган, и уши оттопыривались, и нитку-шелковинку из одного уха она потеряла.

— А что получится? Что получится, а? — щебетала Райка, заглядывая в Витькины руки. — Ах, уже что-то проглядывается!

Витька держал в руках черный сучковатый кусок дерева и той самой финкой, о которой ходили такие страшные слухи и которая оказалась простым перочинным ножом, вытачивал что-то на сучке, выковыривал, вносил какие-то дополнения в этот сучок, при этом с веселой снисходительностью и даже с презрительной усмешкой поглядывая на Райку.

— А я знаю, что получится, — щебетала Райка. — Я уже догадалась.

— Из такой коряги знаешь что получится? Из такой коряги получится только одно, — снисходительно говорил Витька, поглядывая на Райкины оттопыренные уши. — Из такой коряги получится кикимора.

— А что это такое?

— А такое. Болотное. Несъедобное.

— Как Алька?

— Какая Алька?

— Шариченко! Неужто не знаете?

— Альку-то? Шариченку-то? Тьфу! — Витька выразительно сплюнул себе под ноги, и Наташа на секунду зажмурила дрогнувшие веки — словно плюнули ей в лицо…

— А я думала, что вы к ней на свидание идете.

— С Алькой-то? С Шариченкой-то?

— А куда ж она такая модная пошла? Я ее еще раньше, чем вас, увидела, — лепетала Райка.

— А я почем знаю, куда она пошла. За билетом небось. Едет куда-то.

— Ой, чудовище какое-то получается! Ой, не надо чудовища! Дайте-ка лучше я попробую! У меня русалка выйдет!

— А не лезь!

— Да я только попробую!

Наташа огляделась по сторонам, чтобы взять у леса взаймы подходящую хворостину и по праву старшей сестры огреть Райку по спине. «Ах ты, малявка! Ах ты, вобла астраханская на нитке!»

Но ее опередил отчаянный Райкин вопль!

Наташа, забыв про хворостину, рванулась к ней на помощь, прежде чем успела сообразить, что не оборотень напал на Райку! Что Райка-растяпа всего-навсего Витькиным ножом еще один палец порезала!

Наташиному появлению на лесной дороге вопящая Райка ничуть не удивилась — на ее вопли всегда прибегал кто-нибудь из родни, да и не до Наташи ей было. Она лишь на секунду отняла ладонь с пораненным пальцем от груди, глянула на него и, наверно, такое кровавое зрелище увидела, что, побледнев, вопить перестала и еще крепче прижала ладонь к груди, безнадежно пачкая новенькую лапшовую кофту яркими кровяными пятнами.

— Ну что ж ты стоишь? — крикнула Наташа растерявшемуся Виктору, который стоял, держа перед собой в крепко сжатом кулаке нож так, словно собирался пырнуть им кого-то. — Давай ее перевяжем чем-нибудь!