Алексей Коркищенко - Твой светлый дом

— Не туда несете электромоторы, Дядя.

Тот с неожиданной для него прытью отскочил в сторону:

— Что?… Кто тут? А-а, это ты, Родька! Отчаянный ты, малу по ночам в одиночку бродишь… А куда же, по-твоему, я должен нести их?

— Туда, где взяли. На комплекс.

— Я их там не брал.

Дядя медленно приближался. Родион отступал, держась, на расстоянии.

— Так на самогон выменяли… А трубы ворованные куда дели? В наш сад перепрятали, да? Мы их уже отвезли на комплекс.

Внезапно прыгнув, Дядя схватил Родиона:

— А-а!.. Выслеживал! Листовочки писал?! Задавлю гаденыша!

Родион забился в его руках.

Матюхин выскочил из-за вербы и с подскоку ударил Дядю ногой в зад. Тот взвыл от неожиданности и боли, выпустил Родиона из рук, обернулся:

— А-а, так ты тоже тут, пижон кудлатый? Как я, дурак, не догадался!

— Это верно, ты, Дядя, дурак! — Григорий засмеялся. — Ты сам отнесешь электромоторы на комплекс. Возьмешь на горб и, как миленький, потащишь. Это я тебе говорю, Гриша Матюхин!

Расставив руки, Дядя с рыком бросился на него.

Григорий отклонился, схватил его за руку и, кинув мимо себя, еще раз поддал Дядю ногой под зад.

— Эх, не возьмешь ты меня, я из морской пехоты!

Дядя пошел на него, как разъяренный бык. С разбегу упав, схватил матроса за ноги и повалил. Родион, поднявшись, кинулся на помощь Матюхину, но Гриша справился сам: сжавшись пружиной, ногами отшвырнул Дядю к вербе. Тот охнул, ударившись о ствол. Не давая ему опомниться, Григорий навалился на него, заломил голову назад, упершись коленом в спину.

— Да ты же настоящий враг, Дядя! — говорил Гриша. — Ох и отколочу же я тебя, ох и отсобачу — родная тетка не узнает! Злой я на таких, как ты, злой!.. Ну, говори, отнесешь электромоторы сам? Откажешься — плохо тебе будет. Это я тебе говорю — Гриша Матюхин.

Дядя шумно сопел, не отвечал. Сделал попытку освободиться. Григорий сильнее надавил коленом на его хребет. Дядя, застонав, с трудом вымолвил:

— Отнесу… Пусти!..

— Смотри у меня — без шуточек, — предупредил Григорий. — У меня не побалуешься.

И потащил Дядя электромоторы, горбясь под их тяжестью. Родион шел, высвечивая дорогу фонариком. Матюхин шагал чуть позади. Впереди уже виднелись освещенные постройке животноводческого комплекса.

— Ну, Родька! — с угрозой прохрипел Дядя. — Ну, смотри, Родька.

— Сам смотри себе под ноги, а то упадешь, — сказал Григорий.

И Дядя в самом деле чуть не упал, споткнувшись о длинную трубу, оставленную на дороге Савелием и Виталькой.

— Видишь, Дядя, — сказал Матюхин, — честные люди сами принесли то, что им не принадлежало, а тебе требовалось вначале надавать пинков, чтоб ты согласился вернуть ворованное законному хозяину — колхозу.

Дядя повернулся к нему всем корпусом, что-то невнятно прохрипел.

— Ай-яй-яй! Гражданин жулик, как вам не стыдно! — с насмешливой укоризной произнес Григорий. — Сгружай электромоторы тут, рядом с трубами. Клади в кучу… Да осторожней! Надо бережно относиться к народному добру… Ну, а, теперь — до свиданья. Доброй ночи, приятных снов!

Дядя всхлипнул от бессильной ярости.

На следующий день Дядя вызвал к себе Андрея запиской; через Сеньку: «Приходи немедленно! Случилась беда». Не хотелось Андрею уходить с работы раньше времени: до конца смены оставалось часа три, да что поделаешь, упросил напарника заменить его. «Какая это беда могла с Дядей приключиться? — думал Андрей. — Никогда ничего опасного с ним не случалось, всегда умел выкрутиться, а тут, гляди-ка, вопит!»

Дом Дяди был на замке, и Андрей зашел в халупу.

Дядя был там. В печи потрескивали сучья, клокотала раскаленная брага в бачке, окутанном паром, и журчала вонючая жидкость, вытекая из змеевика в широкогорлый баллон.

«Кричит — беда, а самогон варит, — насмешливо подумал Андрей. — Боится, как бы брага не перестояла. Ну, фрукт!.. Эге, да он, кажется, наклюкался. Гляди-ка, не пожалел своих почек-селезенок. Видно, и в самом деле попал в переплет».

— Что стряслось, Ларион Кузьмич? — спросил Андрей, присаживаясь к столу.

Дядя судорожно вцепился в его рукав, очнувшись от тяжких дум.

— Против своих пошел твой Родька! — с животной злобой произнес он, хватаясь за шею, которую простреливала жгучая боль. — Придушил бы я его сгоряча, если б не Гришка Матюхин, твой квартирант.

— Что ты порешь? Говори толком.

— Давай выпьем, потом поговорим.

Дядя сидел на лавке, набычившись, шея, помятая Матюхиным, не гнулась. Опухший от самогона, с ненавистью он рассказывал о том, что произошло с ним нынешней ночью.