Гелена Крижанова-Бриндзова - Душан

И всё же, в конце концов, нашлась и на неё управа. Один молодой человек (звали его Петруччо) всё-таки женился на ней и отвёз её в свой дом. Там он запер её в чулане и до тех пор не давал есть, пока она не стала слушаться.

«Да, да, да! — Душан даже про пирожное забыл — так внимательно он слушает. — Да, так и нужно с ней. Запереть Люду и не давать есть».

И вот он уже слышит, как Люда умоляет голосом той девушки, про которую говорят по радио:

«Хотя бы корочку сухую! У меня в глазах темнеет от голода».

А Душан ей отвечает:

«Корочку? Ещё чего! Вот если ты снимешь этот свой хвастливый бант…»

«Сниму, обязательно сниму. И не буду больше поворачиваться к тебе спиной. И не буду отшвыривать твой стеклянный шарик, и прыскать в ладошки больше не буду».

И тогда Душан даст ей большой кусок хлеба — с маслом. Нет, он не будет такой вредный, как Петруччо в этой радиопередаче. Тот ведь хотел, чтобы его укрощенная жена называла бородатого старика румяной красавицей. И луну она называла по его приказу солнцем, а это, уж конечно, явная глупость. Нет, Душану достаточно и того, что Люда станет хорошей, скромной девочкой, с которой можно сидеть за одной партой.

— Её нужно укротить! — восклицает он.

— Кого укротить? — спрашивает отец.

Этот вопрос застаёт Душана врасплох.

— Ну, одну там… — бормочет он. — Строптивых нужно укрощать, так ведь?

Да, легко было этому Петруччо! У него были слуги, был свой дом, а в доме полно комнат и чуланов. Запер строптивую жену, ключ повесил на пояс — и все дела.

А у Душана? Ни слуг, ни своего дома, ни даже чулана.

«Значит, так, — решает Душан. — Мы останемся на продлёнке, и нас поведут обедать в столовую. И я её запру в столовой. А ключ спрячу».

Он, правда, плохо представлял себе, как это он запрёт её в столовой, но решил, что сделает это непременно.

Однако в школе его ждал жестокий удар.

Начали записывать детей в продлёнку, а Люда и не думает записываться. Её мама не ходит на работу, поэтому Люда обедает дома.

Что же делать?

«Не буду обращать внимания на эту задаваку», — думает Душан. И повторяет про себя слова из сказки: «Придёт ещё наше времечко».

И вот время пришло. Даже раньше, чем он надеялся — совсем как в сказке…

Учительница спросила:

— Дети, кто прочитает нам какое-нибудь стихотворение?

— Я, я, я! — закричала Люда.

Учительница вызвала Люду к доске, велела ей поклониться и читать. Люда поклонилась и начала:

И тут голос у неё вдруг задрожал. Она проглотила слюну и опять начала:

И ни слова дальше.

— Кто знает, как дальше? — спросила учительница. — Ну, кто поможет Людке? Кто ей подскажет?

Но никто не вызвался, даже Душан, хотя он и знал этот стишок.

«Вот видишь, глупая ты, Люда, — думал он. — Если б ты была хорошая, я бы тебе помог, а так я тебе не помогу».

Пришлось учительнице отправить Люду на место. Люда села, спрятала лицо в ладошках, видны были только горевшие уши. И тогда Душан решительно поднял руку.

Нет, он не кричал: «Я, я, я!» Мы ведь не где-нибудь, а в школе. И учительница объясняла вчера, что нужно поднимать руку.

Не спеша, степенным шагом он вышел к доске, поклонился и начал:

— Хорошо, Душанко, — сказала учительница.

— Я ещё стихотворение знаю, — выпятил грудь Душан, — длинное.

Он перевёл дыхание и начал читать про народного героя, благородного разбойника Яношика. Это длинное-длинное стихотворение он любил больше всего.

Класс затих. Заслушались дети. А Душан разошёлся, читает он с выражением, то повышая, то понижая голос. Видишь, гордая Люда — вот так надо читать стихи!

Душан кончил, поклонился и пошёл к своей парте. Дети захлопали.

— Молодец, Душанко, в самом деле, молодец, — говорит учительница. — Вот будет школьный вечер, ты эти стихи ещё раз прочтёшь.

— А ещё я умею петь песню «Гей, а я-то думал». Тоже про лесных молодцов, — говорит Душан. Но тут он бросает взгляд на Люду — она сидит красная, пристыжённая. И в сердце Душана просыпается сострадание. — Но я её лучше завтра спою, — добавляет он и садится за парту.