Василий Еловских - Первая рыбалка [Рассказы]

Юрка, радуясь хорошей погоде, весело посвистывал.

Ефимка же зря времени не терял: набрал в карман побольше камней я уже хотел начать атаку, как вдруг увидел, что Юрка покачнулся, потерял равновесие. Неустойчивый челн перевернулся, ударил гребца по ногам. Юрка бухнулся в воду, сначала громко ойкнул, потом закричал:

— Спасите, спасите!

Ефимка знал, что Юрка плавает неплохо. И случись летом с ним такое — он без труда бы переплыл реку и лодку бы к берегу пригнал. Но упасть в воду осенью, да еще в одежде — дело опасное.

Юрка попытался сбросить с себя пиджак, но не смог. Тяжело дыша, он продолжал выкрикивать:

— Спасите, спасите!

Опрокинутую лодку течением относило вниз.

И тут Ефимка быстро разделся, побежал к воде. «Надо сразу же окунуться с головой, — подумал он, — холодно будет только вначале, потом ничего». Ефимка прыгнул в воду и чуть не задохнулся. Правую ногу стала сводить судорога.

А Юрка продолжал барахтаться, изредка с головой погружаясь в воду.

— Не трогай меня! — крикнул Ефимка, подплывая к Юрке. Он от кого-то слыхал, что подплывать к утопающему надо осторожно.

— По-моги пи-пид-жак с-снять, — попросил Юрка сдавленным от испуга голосом.

Снять пиджак было очень трудно, потому что он сшит из толстого сукна и сильно намок. Ефимка со всей силой дернул за рукав — одна рука у Юрки освободилась, плыть стало легче. Еще одно Ефимкино усилие… и второй рукав долой! Ефимка хотел помочь Юрке снять ботинки, но тот крикнул:

— Н-не надо, плывем!

Они поплыли к берегу. Юрка тяжело дышал и фыркал. Когда ребята вышли на берег, они и слова не могли выговорить — так замерзли.

Ефимка дал Юрке свой пиджак, чтобы согреться, и ребята побежали к ближайшему домику, где жил бакенщик. Бакенщик затопил железную печку, мальчики через полчаса отогрелись. Юрка сидел в Ефимкином пиджаке и рассказывал:

— Лодкой меня сильно ударило по ноге, даже сейчас больно. А тут еще пиджак не могу снять. Локоть левой руки, понимаешь ли, застрял, что хочешь делай. Спасибо, ты выручил. А что это в кармане у тебя такое тяжелое?

Юрка полез в карман Ефимкиного пиджака и достал горсть камней. Ефимка покраснел.

— Ну их, выброси.

— Зачем они тебе? — допытывался Юрка.

— Зачем нужны были — не твое дело.

— А теперь, стало быть, не нужны?

— Теперь не нужны, — кивнул Ефимка.

В воскресенье после обеда Пашку и Шурика позвал к себе бригадир колхоза Петр Ильич.

Петр Ильич беспокойный человек, он все делает быстро, говорит торопливо.

— Вот что, ребята. Надо на лошади в Егорьевку съездить.

В деревне Егорьевке была одна из бригад этого колхоза.

— Отвезете туда для лисофермы два ящика с мясом. Председатель колхоза велел… И заодно котел прихватите: в нем будут пищу варить для лисиц. Поручение, конечно, трудное. Справитесь?

— Есть с чем справляться! — пренебрежительно хмыкнул Пашка.

Петр Ильич нахмурил брови.

— А ты не хвастай.

— Все сделаем, — сказал Шурик.

— Идите на конный двор. Смотрите, нигде не задерживайтесь. Да, чуть не забыл предупредить: не вздумайте ехать по тракту, езжайте лесом, тут поближе.

Гнедко был запряжен в широкие прочные сани. На санях лежали два ящика, прикрытые рогожей, и большой черный котел.

Подкладывая на сидение сено, конюх Власыч по всегдашней привычке ворчал:

— Ездоки! Все им сделай, все подай. Ну, езжайте. Лиха беда — начало.

Всю лесную дорогу занесло снегом. Только на крутых изгибах кое-где проглядывала блестящая, будто покрытая белым лаком дорожка. День сумрачный, до того сумрачный, что похож на вечер.

Гнедко бойко помахивает хвостом — верный признак того, что он еще не устал. Вожжи в руках у Пашки.

— Но-но! — покрикивает он и добавляет точь-в-точь, как Власыч, — небось накормили, так и гони вовсю.

Шурка уткнул голову в полушубок. Полушубок теплый и пахнет почему-то горчицей.

За дорогу ребята несколько раз затевали разговор. Так, о пустяках… Дескать, дятлов не слышно, Федька Бровкин много наловил в Тоболе ершей, завтра после школы надо бы в лес на лыжах.

Незаметно надвигался вечер. Уже не видно верхушек сосен — слились с темным небом. Пошел снег. Снежинки падали большие и необычайно легкие, ложились они одна на одну, дунешь — летят, как пух.