Борис Антонов - Концерт для контрабаса с собакой

— В больницу? — испугался Вовка. — А что, сильно ранил?

— Постарался.

Про больницу я на ходу придумал. Для острастки. Пусть поволнуются, подрожат. Я еще и про Дика что-нибудь придумаю.

— Про Дика забудьте. Закон такой вышел: в собак не стрелять! А кто стреляет, того судить будут. Так и передай своему отцу. Пусть сухари сушит.

— Ладно, — опустил голову Вовка. — Только ведь…

— Все! Разговор окончен! — оборвал я его.

— Как окончен? — возмутился Вовка. — Я хотел…

— Знаем, что ты хотел! Ты хотел, чтобы мы тебя с киношником познакомили. Хотел через нас в знаменитости пробиться? Так? Из-за этого в товарищи набивался. Так? Не выйдет! Отец твой в Алешку и Дика из ружья палил, а ты рядышком стоял. Так?

— Не стоял я! — попытался возразить Вовка, но я по-прежнему горячо высказывал все, что на душе накипело:

— Стоял! Ты трус! Тебе только ягодки собирать да на толкучке стоять. Больше ты никуда не годишься! Что глаза щуришь? Очки потерял?

— Вот они, — Вовка торопливо вынул очки из кармана, покрутил их и снова спрятал.

— Это не твои очки. У тебя синие были, а эти зеленые.

Вовка покраснел.

— Точно, не мои. Маманя дала. Свои я потерял.

— Где?

— Не знаю. Наверно, на речке.

— Ошибаешься. На, посмотри, — я протянул осколки от очков. — Узнаешь?

— Узнаю, — нехотя сказал Вовка. — Где ты их нашел?

— На погребе.

Вовка побледнел и замотал головой:

— А что, и пошутить нельзя?

— Хороши шуточки! — разозлился я. — Мы чуть сосульками из-за них не стали. Эх, ты! Трус и вредитель!

— Полегче ты! — расправил плечи Вовка.

— Иди, иди, — начал я наступать на Вовку. — Топай отсюда… Вот твое письмо… Возьми для памяти… Пригодится…

Вовка хмыкнул, отвел мою руку в сторону и пошел, низко опустив голову.

Надо во что бы то ни стало с Алешкой встретиться! О Вовке рассказать, о погребе, о Дике, а заодно узнать, что с ним. Я хотел домой к нему зайти, но встретил Витьку, который изображал сивку-бурку, остановил его и спросил:

— Алешку видел?

— Дашь конфетку?

— Дам… Видел?

— Видел.

— Где он? Дома?

— Не-е-е… На машине уехал… Лано-лано… Еще когда ты спал… Дядя Петя его повез… Давай конфетку…

— Потом…

— Потом ты забудешь…

— Не забуду… давай шпарь дальше…

Витька недовольно фыркнул, пришпорил своего «сивку» и поскакал через дорогу.

Видно, не зря я про больницу говорил. Хотел попугать, а оно и на самом деле так вышло.

Не везет Алешке!

Меня ждал неприятный разговор.

— Так что же за концерт вы вчера устроили?

Папа расхаживал по комнате, покусывая карандаш.

Раньше он много курил. Согнется над чертежом и курит, и дымит, и пыхтит. Но однажды мама сказала, что

с его здоровьем нельзя курить и перестала покупать сигареты. Папа стал ходить за ними сам. Маме надоело уговаривать папу, и она предъявила ультиматум: или — или?

Именно так: или — или?

Папа выбрал первое «или» и перестал покупать сигареты. И дымить не стал. И пыхтеть перестал. Но привычка держать что-нибудь во рту осталась. Чаще всего; это был карандаш.

— Так как же вас угораздило контрабас угробить? — спросил папа.

Я сказал, что хотелось вечерком на природе поиграть.

— А если бы ты на рояле учился? Как тогда? С собой бы прихватил? Да? Взял бы под мышку и поволок?.. Присел бы на бережочек и нате вам — фортепьянный концерт с речным журчанием.

Папа провел рукой по воображаемым клавишам. Он смеялся над нами. Но зря. Если бы он знал, из-за кого пострадал контрабас, он бы не издевался. Но как ему сказать об этом? Ведь не поймет.

— Превратить такой инструмент в охапку дров! — восклицал папа, вышагивая по комнате.

Вошла мама. Она тихо присела на плетеный стул, сложила руки на груди и посмотрела на меня долгим философским взглядом. От такого взгляда становится не по себе. Сейчас и она спросит, где и как мы разбили контрабас. Родители всегда остаются родителями. Они доставляют нам немало хлопот. Но что поделаешь: у каждого свое детство, свои приключения и свои тревоги. У них детство давным-давно кончилось, и они жалеют, что оно никогда не вернется. Даже песни об этом сочиняют.

Мама молчала.

Глядя на маму, замолчал и папа. Он ждал ее первого слова.

Мама посмотрела на меня еще раз, перевела взгляд на папу и удивительно тихо и спокойно заявила:

— Мы уезжаем! Уезжаем немедленно!

Папа вынул карандаш изо рта. Я потянулся за альбомом.

— Не надо, Гера, — остановила меня мама. — Рисовать ты не хочешь, а для вида не стоит стараться. И играть не надо. К тому же играть-то больше не на чем.