Альберт Иванов - Пираты Неизвестного моря

– Угу, – буркнул Спасибо и тут же заснул. Пока я его будил, заснул Грунькин.

Ох, и трудно с ними! Только начнешь им двоим что-нибудь растолковывать, как один сразу же обязательно засыпает.

А второй сидит на кровати с закрытыми глазами, словно пень-колода, и покачивается из стороны в сторону.

Одного разбудишь, второй заснет!

Второго разбудишь, первый заснет!

Обоих разбудишь, оба заснут!

Набегались!…

В общем, мы решили, что… утро вечера мудренее.

Так я им и сказал, когда они заснули в девятый раз.

А на рассвете начался мятеж!

Сначала я связал шнурки башмаков Леньки, Роя, Гринберга и вышвырнул обувь в окно.

Затем я осторожно вытащил из тумбочки Роя огромный круг копченой колбасы, которую ему недавно прислали из дому, и надел на шею Спасибо. Тот даже не шевельнулся, когда я поднимал ему голову.

А Грунькину я сунул под подушку шахматы Гринберга, который любил по утрам, еще до горна, разыграть сам с собой партию-другую.

Потом я спокойно заснул.

Проснулся я от громкого чавканья.

Спасибо по-прежнему крепко спал и, не открывая глаз, жевал колбасу. Он, верно, думал, что это ему снится.

Ноздри у него так и раздувались. Не успел я опомниться, как он проглотил пол-круга колбасы и, чмокая губами, тревожно завертел головой, словно пытаясь разыскать по запаху, куда же делась другая половина.

А Грунькин спал, вцепившись в шахматную доску. Видимо, он пытался во сне вытащить этот загадочный жесткий «ящик», чтобы подушка стала помягче, да так и не смог.

Зато теперь доска была вся на виду!

Я накрылся с головой и опять заснул.

Проснулся я от ужасного шума. Такого стука, лязга и треска я не слышал, пожалуй, с того самого дня, когда смотрел кинокартину «Александр Невский». Помните, как сошелся немецкий клин, или, точнее, боевая «свинья», с русскими воинами? Трах! Тарарах-дз-з-з!

Мятеж был в полном разгаре. Рой и Гринберг бодро наскакивали на Грунькина и Спасибо, которые стояли спиной к спине посередине веранды и отчаянно отмахивались тяжелыми подушками.

Рой размахивал, как сломанной дубинкой, чудом уцелевшим куском колбасы и наносил гулкие удары по подушке, которой Спасибо закрывался, словно щитом. Пыль от подушки взлетала тоненькими фонтанчиками.

Гринберг орудовал шахматной доской. Но не подумайте, что Грунькин был из железа и эти могучие удары напоминали ему легкую щекотку. Просто благоразумный Левка колотил не Грунькина, а его подушку, как и Рой – Олегову.

Подушку бить можно. И врага напугаешь, и сам доволен – ярость излил, да и никто теперь не окажет, что ты струсил.

Под ногами нападающих хрустели шахматные фигуры, которые, славно осенние листья, усеяли весь пол.

А где же мой брат?

Где наш славный капитан?

Где старый морокой волк, знаменитый вожак пиратов?

Где он?

Нет его…

Исчез!

Я посмотрел направо.

Я посмотрел налево.

Я посмотрел перед собой.

И оглянулся.

За баррикадой из четырех тумбочек, в углу веранды, высилась «египетская пирамида» из матраца, одеяла и подушки. Я метнул в нее шахматным конем – и тотчас же из-под одеяла выдернулась Леньки-на голова.

– Кончайте! – заголосил мой брат. – А то сейчас вылезу – от вас щепочки полетят! Я за себя не ручаюсь!… Не подходите, не подходите!

И голова снова исчезла…

Грунькин и Спасибо, теснимые ожесточенным противником, медленно отступали в Ленькин угол.

Продолжая отчаянно обороняться, «мятежники» перебрались через баррикаду и забились в угол.

«Почва» под их ногами вздрагивала и колебалась, как при землетрясении. Из-под одеяла глухо неслось:

– Не подходите!… себя не ручаюсь!…

Где уж там не подходить, когда они уже стояли на нем.

Поздно ты об этом подумал, дорогой бывший капитан!

Тут через баррикаду перелезли Левка и Славка.

Ленька не выдержал такой «нагрузки» и, видимо, попытался вскочить, потому что вдруг все рухнули и забарахтались, запутавшись в его одеяле.

Я тут же заметался по веранде и все сваливал, сваливал в угол на барахтающихся пиратов матрацы, одеяла, подушки. Возня сразу прекратилась. Сначала до внешнего мира, то есть до меня, долетали неясные возгласы. Но когда я положил последний матрац, все стихло.

Потом я устал и улегся сверху, широко раскинув руки.

Я чуть было совсем не заснул, но тут дверь резко распахнулась, и вошел Вениамин. Он так и уставился на меня, а я на него. Во взгляде Вениамина было удивление, недоумение и растерянность. Он словно спрашивал: «Что это? Что это такое? Что здесь происходит? Что вы опять натворили?»