Александр Ященко - Хруп Узбоевич

Обо мне забыли, но, пользуясь тем, что мой хуржун был близко от лужи, я дотянулась до грязной жижи и слизнула в ней несколько капель с места, которое мне показалось наиболее чистым. Хорошо, что я принадлежала к небрезгливой породе животных, а то я, наверное, почувствовала бы себя неладно, втянув эту настойку и смесь из всевозможного рода крохотных существ.

Около источника мы провели все время до следующего утра. Оба приятеля, конечно, скоро ушли, и мы остались с Джумой вдвоем. Даже ослов Джума пустил, и они ловко закарабкались по скалам повыше щипать росшую там в изобилии горную траву и кустики.

Был поздний вечер, а моих хозяев еще не было. Джума лениво лежал на двух шерстяных хуржунах, закинув руки за голову. Ослов он пригнал назад и привязал на длинных веревках к соседним кустам. Я сидела в раздумье на каком-то камне, в сотый раз окидывая взором нависшую скалу, ущелье, с которого мы сошли в сторону к источнику, и все прибрежные и дальние кустики. К вечеру с первой прохладой окрестности начали оживляться. По кустам зачирикали откуда-то незаметно пробравшиеся птички, а с высоких скал слышались карканье и шорох. Вот из-за недалекой скалы показалась голова красноклювой куропатки. Это был красивый петух. Но язык его был мне все же понятен,

— Тише! — говорил петух… — Тут кто-то есть.

Из-за его головы показались головы других куропаток. Они с любопытством смотрели, но не издавали ни малейшего звука. Джума также заметил птиц и лежал, как истукан.

— Что-то новое! — говорил пернатый вожак, — но, видимо, не живое! Осторожнее…

Но так как Джума и я оставались неподвижны, а ишаки были поодаль и, кажется, своим мирным видом совершенно не пугали птиц, то небольшое стадо куропаток, подергивая головками, тихо подошло к налившейся уже лужице. Окружив ее, куропатки стали по-куриному пить воду, закидывая при каждом глотке голову кверху. Вожак, однако, не пил, а тихонько клохтал:

— Да, да, видимо все тихо, но осторожность никогда не мешает. Хоть здесь замечается какая-то перемена, но все же пока не вижу ничего опасного…

Когда его спутницы напились, он подошел сам, но пил урывками, то и дело озираясь.

В это время неподалеку за скалой послышались шаги, и вся стайка сразу присела. Вожак вытянул кверху голову и вдруг заклохтал:

— Я говорил, что здесь что-то есть. Летим и бежим. Спасайся, кто как может, а потом собираться вместе обычной перекличкой. — И он, взлетев с криком «прочь, прочь!», полетел низко над скалами. Его спутницы тоже бросились прочь; одни побежали, другие полетели.

— Прочь, прочь! — кричали и они, но не все и гораздо тише.

Впереди еще мелькали отставшие птицы, когда из-за скалы показались оба мои хозяина, видимо, где-то встретившиеся, так как с бивуака они ушли в разные стороны.

Джума поднялся и начал поправлять костер. Оба приятеля пришли нагруженные каждый своей добычей, которую спешно уложили в баулы и свертки. Николай Сергеевич при этом вытаскивал из своей сумки бумажные сверточки, уже с отдельными птичьими шкурками. Я это узнала потому, что он одну птичку вынул и, показав ее Константину Егоровичу, опять опустил в бумажную трубочку и завернул. Таких сверточков, напоминавших мне те, из которых меня мои девочки угощали ягодами, у Николая Сергеевича было много. Значит, он и на охоте присаживался за свою работу очищения шкурок от мяса. Я долго не понимала, зачем это надобилось ему, но потом узнала, что мясо обязательно испортилось бы, снятую же шкурку при работе смазывают особой пенящейся жидкостью, которая не дает шкурке гнить. Как все у людей предусмотрено!

За вечерней трапезой, в которой принимала участие и я, догладывая косточки, грызя сахар и хлебные корочки, приятели вели беседы о минувшей охоте, и я, разумеется, слушала их внимательнее, чем они друг друга.

Николай Сергеевич сказал, что натолкнулся на логовище гиены, забившейся в какую-то расщелину, и я вспомнила злую хохотунью. По описанию моего хозяина, здешняя была полосатая и, что странно, трусливая. Значит, она не была так храбра, как та, которую я видела в клетке.

Беседа была долгая, но она вся состояла только из описания различных уголков пройденных мест и встреченных животных, причем о самих животных говорилось мало, почему я в этот вечер не прибавила к своему запасу сведений ничего существенного.

Наконец, наступила лунная ночь. Приятели и Джума разлеглись на хуржунах в одежде, прикрывшись, кто чем: Джума одним из своих халатов, которых на нем было одето всего около пяти, а приятели черными плащами и тоненькой беленькой кошемкой. Я поуютнее уселась у мешка с паклей для набивки шкурок и тоже задремала.