Радий Погодин - Муравьиное масло

— Ты не очень дома шуми, — наставлял он по дороге братишку, — и не мусори — убирать за тобой некому.

Пек со всем соглашался, но, придя домой, прямо в галошах затопал к маминому изголовью. Сережка не стал его ругать, только вздохнул, вытащил из-под шкафа щетку и, сердито сопя, стер следы. Потом он разогревал обед, мыл тарелки, делал уроки, а когда ложился спать, посмотрел в темноте на свои усталые руки, и в горле у него что-то жалостливо защекотало. Мама закашлялась… Сережка насторожился, готовый бежать к маме по первому зову, потом незаметно уснул, так и не успев пожалеть себя.

Сережка терпеливо, старательно хозяйничал. Утром убирал в комнате, поил маму и Пека чаем; Пек сидел дома, чтобы маме было веселее. После школы Сережка бегал в магазин, в булочную. Но хуже всего обстояло дело с обедом, — брать его приходилось в столовой. Для этого соседка тетя Варя, работавшая с мамой на одном заводе, приспособила ребятам сетку-«авоську». Туда ставилась кастрюля, кастрюлька поменьше и, наконец, самая маленькая.

В столовую Сережка ходил вместе с Пеком. Они оба изрядно растерялись, когда первый раз попали в шумный, заставленный столами зал. Долго топтались у порога, но, наконец, Сережка решился, взял Пека за руку и направился в дверь, откуда раздавалось шипенье, бульканье и выскакивали официантки с дымящимися подносами.

— Вы куда? — загородила им дорогу широкая низенькая старушка с мокрой тряпкой и целой башней тарелок в руках. — Пошли, пошли!..

— Директорша, наверно. — Пек дернул Сережку за хлястик. — Пойдем домой.

Заметив у ребят «авоську», старушка смягчилась, повела их к одинокому столику у самой входной двери. Над столиком висел плакат — «Отпуск обедов на дом».

— Вот тут и сидите. — Старушка вытерла тряпкой без того чистую клеенку и пододвинула Сережке какую-то бумажку. — Да не выбирайте дорогих-то блюд, берите что посытней…. — наставительно сказала она, собирая с соседних столов пустые тарелки.

— Чего возьмем? — громким шепотом справился Пек.

Сережка раздумчиво пошевелил губами.

— Давай на первое солянку сборную…

— А почему сборную? — спросил Пек.

Сережка задумался и не очень уверенно объяснил:

— Наверно, ее изо всех котлов собирают понемножку…

— Эту давай…

— На второе ромштекс с гарниром… — напирая на «р», предложил Сережка.

Пек насупился, завел глаза под лоб, что означало у него высшую степень растерянности, и пробубнил:

— Эту не буду… У нас в садике щенка так зовут. Я с клецками хочу.

Сережка прочитал всю бумажку от начала до конца, заглянул даже на другую сторону.

Может, здесь это по-другому называется, по-научному…

Но спросить ребята не решились.

Мама не ела того, что они приносили из столовой, — у нее был плохой аппетит; и Сережка покупал ей молоко и яйца.

Раза два маму навещал доктор — пожилая женщина в халате, надетом на зеленую шерстяную кофту. Она шумно входила в комнату, хвалила ребят за порядок, а потом выгоняла их на кухню.

— Скоро мама поправится, — говорила она, выписывая лекарства. — Вы берегите ее, — и совала Сережке голубенькие рецепты с печатью.

Мама поправлялась, иногда садилась, читала книги.

Сережка уже не шикал на Пека, когда тот заводил свои реактивные самолеты и таскал по полу старый электрический утюг-ледокол.

Подошло воскресенье.

Когда Сережка проснулся, в комнате сверкало солнце. После пасмурных февральских дней было оно еще неокрепшим, нежарким, но очень веселым.

Пек в одних трусах стоял на коврике и, подражая старшему брату, выравнивал на своей постели одеяло.

Мама спала, повернувшись к стене. На стуле возле ее изголовья лежали бумаги и автоматическая ручка. Видно, она писала папе и поздно заснула. Сережка осторожно подошел к ней. Лицо мамы было спокойным. Солнце вспыхивало в ее пушистых волосах золотыми искорками. Тени под глазами исчезли, а на щеках появился румянец.

Сережке вдруг стало так хорошо, что он шлепнул себя руками по голым бокам и хитро подмигнул Пеку.

— Пек, знаешь что? — он прислушался к маминому дыханию и оттащил брата за шкаф. — Давай маме на завтрак суп сварим?