Юз Алешковский - Черно-бурая лиса

— Лучше бы с колбасой, — заметил я, чтобы рассмешить Пашку, и обрадовался: меня разрывало от аппетита, а в мокрых тапочках было противно и холодно. Но я строго и нарочно громко стал выговаривать: — Ты сторожить мешаешь. Спала бы себе и спала.

— Посмотрела бы я, как бы ты уснул на моём месте. — Она говорила шёпотом. — Ты дал мне честное слово. Приходил участковый. Ты дал мне честное слово, а он сбежал.

— Зачем участковый сбежал? — удивился я.

— Ты глуп. Пашка сбежал. На воре шапка горит. Я уверила участкового, что ты его жертва.

— Почему это я жертва участкового? — назло переспросил я.

— Пашки! Лопух. Отец расстроен.

— Отец не лопух.

— Ты лопух! Папе я призналась, что взяла клубнику на себя для того, чтобы не доконать его. Такие молчаливые люди переживают про себя, переживают, а потом получают инфаркт. Ты понимаешь это?

— Ну и не надо меня выгораживать! Я сам всё расскажу. Мама! Ты же мешаешь!

— Ах, мешаю? Ты завтра же всё расскажешь директору! И если я тебя ещё раз увижу вместе с ним…

— С директором?

— Не притворяйся. Ты знаешь с кем!

Ничего не сказав, я только махнул рукой и пошёл к шалашу, потому что переживал за Пашку. Как бы в самом деле он не сбежал из дома. Что бы такое придумать?..

— Ой, вернись, мне страшно… — Мамин голос снова задрожал, и снова мне стало её жалко.

Я вернулся, взял маму под руку и, светя фонариком, повёл к дырке в конце забора, через которую она пролезла в сад.

— Будь благороден и не сорви ни одной ягодки, — попросила мама. — Тебе доверили целый сад.

— Ты же знаешь, что я не такой, — сказал я.

— Там действительно есть раскладушка? — спросила мама, когда очутилась на тротуаре. — Скажи правду.

— Нет там раскладушки, — сказал я правду.

— Ты говоришь назло?

— Ы-ых! — простонал я. — Есть там раскладушка!

— А что стоило сказать маме правду с самого начала? — успокоилась она наконец. — Сними тапочки. Надень сапоги.

Я переобулся, сказал:

— Мама! В шалаше всё-таки нет раскладушки. Пока! — и побежал к шалашу, размахивая фонариком, чтобы не было страшно.

— Не лежи на земле! — крикнула мама мне вслед.

— Ты здесь? — громко спросил я.

— Угу… — откликнулся Пашка.

Мы улеглись рядышком и долго молчали. Только Пашка ворочался и вздыхал. Конечно, из-за слов мамы. Тогда я предложил:

— Давай умнём булку. Колбаса в ней, по-моему.

— Твоя мама с ума сойдёт, если узнает, что ты меня её колбасой кормишь, — усмехнулся Пашка.

— Ладно. Ты не думай… Она добрая на самом деле. Боится же за меня… У неё кусок в горло не лезет. Вот станешь матерью, то есть отцом, и поймёшь, как с нами трудно. Держи!

Пашка взял полбулки.

— С обеда ничего не ел из-за этой проклятой лисы… Уеду конюхом. С лошадьми буду работать.

Я набил полный рот и не стал спорить с Пашкой. В голове у меня вдруг ни с того ни с сего появилась одна мысль. Я даже перестал жевать, обдумывая её.

«Может быть, мне сказать, что в краже черно-бурой лисы виноват я? Что меня подговорил незнакомый человек подойти и поговорить с Ксюшей. Тогда Пашка успокоится, и не сбежит, и не сделает ещё хуже… У него такое настроение, как будто он сам поверил, что виноват… Пройдёт время, лису найдут, и всё будет в порядке. А мне что? Я же на самом деле не вор. И совесть у меня чиста. А отцу скажу, что всё это для того, чтобы поддержать Пашку, Он поймёт. И мама поймёт. Она же тоже взяла мою вину на себя, чтобы отец не переживал. И пускай соседи временно считают меня воришкой. Я это вынесу… Главное — помочь Пашке!» Я проглотил кусок хлеба.

— А как же твоя мама? Что будет, если ты убежишь?

— Её на днях выпишут… Буду деньги ей присылать. Всё равно человеком стану. Проклятая лиса! Кто стащил? Кому она нужна летом? Почему на меня все шишки валятся?..

— Давай спать. Утро вечера мудренее, — предложил я, не переставая обдумывать свою мысль. — Я чутко сплю. Как собака. А тебе на работу.

— Не пойду. Расчёт возьму. И вообще на глаза никому не покажусь. Не могу, когда на меня думают. Всё, — упрямо сказал Пашка, лёг на бок и зевнул.

— Тебе снятся исторические сны? — спросил я.

Пашка не ответил. Я тоже зевнул и поиграл в гляделки со звёздами. Они низко мерцали над нашим садом, и я, сладко цепенея, подумал: «Как в состоянии невесомости…» — и полетел, полетел, полетел…

Тогда-то и приснился мне самый прекрасный сон в жизни.

Я сижу за партой на одной из планет нашей Галактики. Рядом со мной фиолетовый, словно вымазанный чернилами, марсианин Галео. За нами ещё девяносто девять парт с участниками крупнейших соревнований нашего времени. Все мы уже целый месяц пишем финальный диктант на звание чемпиона Галактики по грамматике.