Николай Жданов - Петроградская повесть

Внезапно мы услышали голоса:

— Везут! Везут!..

Раздался грохот колёс по булыжнику, и на углу около перевёрнутой платформы появилась пушка, совершенно такая же, как те две пушки, отнятые у юнкеров. Её быстро повернули стволом вперёд и, раскидывая камни, стили укреплять в земле станину.

Немного погодя раздалась команда, и отрывистый, как бы сдвоенный удар потряс всё вокруг. Подряд раздалось ещё несколько таких же ударов. Красногвардейцы снова выскочили из-за платформы и, стреляя на ходу, побежали вперёд.

Пулемёт взялся было снова, но хрястнул и замолчал.

До нас донеслись торжествующие крики — крики победы.

— Бежимте, ребята! — сказал керосинщик и первый выскочил из подвала.

Но мы быстро обогнали его и достигли дома, у которого столпились красногвардейцы и моряки.

— Гляди, — сказал, останавливаясь, Любезный.

Опрокинутый пулемёт валялся перед нами на панели в груде обломков. Рядом на каменном щебне лежал юнкер. Он лежал лицом вниз, смолянистые волосы на его затылке топорщились от ветра, и тёмная, стынущая струя медленно текла по булыжнику из-под его головы. Хотя он лежал лицом вниз, я сразу безошибочно узнал его и вспомнил о раненой девушке…

Я беспомощно оглянулся, и, должно быть, в моих глазах отразились растерянность и страх и неподготовленность к зрелищу смерти. Керосинщик подошёл к нам, сказал серьёзно и тихо:

— Вам тут нечего делать, ребята…

И, сняв свой фартук, накрыл им убитого.

Дверь в дом была широко распахнута. По белой мраморной лестнице, путаясь ногами в сбитом ковре, спускались офицеры и юнкера. Они держали руки поднятыми немного выше плеч. Лица их с трясущимися, отвисшими челюстями отражались в большом простреленном зеркале над камином.

За ними, поигрывая своим огромным пистолетом, шёл матрос Панфилов.

Улучив момент, мы подошли поближе к Панфилову, но он, заметив нас, закричал, чтоб немедленно «сматывали концы». При этом он нахмурился так яростно, будто мы никогда не были знакомы. Пришлось нам убираться прочь.

Мы видели издали, как арестованных построили в ряды и потом под конвоем повели по улице.

Уже темнело. Очевидно, в керосиновой лавке мы пробыли гораздо дольше, чем это нам показалось.

— Теперь, наверное, и Малинина освободили, — сказал я. — Пойдём туда, узнаем.

— Он небось уже в Смольный вернулся да и кашевара забрал, — возразил Любезный.

Подумав немного, мы решили снова отправиться в Смольный.

Но, когда мы туда добрались, часовой не пустил нас в ворота и сказал, что Малинина нет. Мы долго ждали около ограды под мелким, холодным дождём, озябли, промокли, и нам очень хотелось есть.

— А, знакомый башлычок! — услышал я.

Кто-то потянул меня сзади.

Это был матрос Семечкин. Круглое лицо его выражало удивление.

— Вы чего тут мокнете, ребята?

Мы сказали, что нас не пускают в ворота.

— Кто это может вас не пускать! А ну, швартуйтесь ко мне поближе.

Мы вместе с ним подошли к часовому.

— Ты что же это, Микешин, — с упрёком сказал матрос, — ребята Зимний штурмовали, а ты их под дождём держишь. Обидно или нет, как думаешь?

Мне было даже неловко, потому что я вовсе не штурмовал дворец; я таился вместе с кашеваром за походной кухней, а Любезный и совсем там не появлялся.

— А чего же они молчали? — сказал часовой.

Мы поднялись по наружной лестнице.

В вестибюле было по-прежнему людно, под высоким потолком горели тусклые лампочки, пахло табачным дымом и мокрыми солдатскими шинелями.

Не успели мы отряхнуться, как в дверях появилась целая ватага матросов и с ними Панфилов. Он показался мне на голову больше всех остальных, ворот его бушлата был расстёгнут, полосатая тельняшка обтягивала грудь.

— Вы уже тут, ребята? Добро! — сказал он с прежним весёлым радушием. — Отведи их в караулку, Семечкин, пусть пообсохнут, — обратился он к матросу, который провёл нас в Смольный.

— Давайте, ребятишки, вот сюда, по трапчику, — сказал Семечкин, показывая на маленькую лесенку в углу.

Мы спустились на несколько ступенек вниз и оказались в комнате с нарами.

— Побудьте тут, — сказал Семечкин. — Я схожу на камбуз насчёт ужина.

Мы сели на лавку. В деревянных козлах около двери стояли винтовки. Несколько красногвардейцев, расположившись на нарах, делили сахар. Один из бойцов сидел, повернувшись лицом к стене, нахлобучив на глаза шапку. Другой по очереди прикрывал ладонью кусочки колотого сахара, разложенные около него, и спрашивал: