Анатолий Мошковский: Двое на одном велосипеде

Борис стал отталкивать их, не пускать Саньку. На пруду началась настоящая свалка, морской бой; камера иногда вставала стоймя, точно собиралась катиться по воде, и тогда оба парня барахтались, тащили камеру к себе, подныривали друг под друга, кидались в её широкое круглое отверстие.

По пруду пошли большие волны.

Васе хотелось к ним, на эту блестящую камеру, заманчиво поскрипывающую под босыми ногами! Хотелось сидеть рядом с Санькой, плавать, суматошно отталкиваясь руками, орать во всю глотку и чувствовать себя независимым, свободным, сильным, непобедимым!

Вася чуть было уже не крикнул: «Санька! Это я, Васька… Ну как ты здесь?» Да как крикнешь, если тот и замечать его не хочет. Санька ведь старше Васи на четыре года, на целых четыре, и первый должен заметить и позвать его…

Васе стало обидно. Он рвался сюда, даже мама с папой не продлили путёвку на три дня… И вот тебе на!

Увидев, что Крылышкин всё ещё на берегу и в одежде, Вася закричал:

— А ну в воду, Петух! Не бойся! Положись на меня!

И Крылышкин, не выдержав, забыл об опасности и стал стряхивать с ног тапки, расстёгивать брючки. Раздевшись, он сошёл вниз и боязливо коснулся ногою воды. До чего же он был неловкий и беспомощный! А ведь сколько книг прочёл — куда больше Васи! — и в шахматы его ни за что не обыграешь. До отъезда на юг Вася с Санькой научили его немножко держаться на воде и плавать… Не разучился ли?

И Вася крикнул, когда тот вошёл в воду:

— Поплыли?

Крылышкин кивнул, окунулся и, выпучив глаза, замолотил изо всех сил руками и ногами по воде. Потом поплыл по-собачьи: вода кое-как держала его.

Минуты через три Крылышкин выдохся, встал на топкое илистое дно и неуклюже полез на берег, хватаясь за пучки травы и кустики мелкого ивняка. Взобрался и благодарным взглядом посмотрел на Васю.

У Васи от этого взгляда что-то сдвинулось внутри. Только сейчас понял он до конца весь смысл его письма: он, Вася, очень нужен ему… Но если разобраться, и Крылышкин был нужен ему, и не только для того, чтобы жалеть, опекать и защищать. Рядом с ним Вася казался себе смелым и удачливым, каким всегда хотел стать и, может быть, понемножку становился…

— Позагорай, а потом снова в воду, — сказал Вася. — И бери из карманов абрикосы…

Васе стало хорошо. Вот если бы ещё Санька наконец заметил его…

Но Санька был занят собой, Борисом и резиновым кораблём.

Он оголтело кричал:

— Ты старше — ну и что? Кто капитан корабля? Где на небе Марс, знаешь? А что такое минреп? А секстан? А швабра? А сколько метров в морской миле? Так уж и быть, боцманом возьму тебя в команду, если не будешь вредничать…

Васи будто и не было здесь. Он отвернулся от пруда и вдруг увидел качели.

Да, да, на довольно высоком берегу пруда стояли самые настоящие качели с врытыми в землю двумя столбами с перекладиной сверху. И доской на верёвках. Эти качели в прошлом году придумал Санька и соорудил с Серёгой. И не просто для того, чтобы качаться на них, а для того, чтобы, сильно раскачавшись, прыгать в воду. Старшие ребята, стоя в плавках на качающейся доске, храбро кидались в воду — кто дальше. Вся малышня собиралась сюда и, разинув рот, наблюдала за отчаянными прыжками. Вася с Петей Крылышкиным уже не были малышами, но, конечно же, не решались прыгнуть с этих качелей в воду. Несколько раз Вася пробовал — не хватало смелости!

Однако Вася не вспомнил сейчас, как боялся оторвать от доски ноги, и побежал к качелям.

Вскочил на шаткую доску, вцепился обеими руками в верёвку и, глядя на Саньку на чёрном резиновом корабле, стал изо всех сил раскачиваться и при этом громко распевать.

Кажется, ребята на берегу и корабле посмотрели на него. В точности сказать этого Вася не мог, потому что и пруд с кораблём и отражённым солнцем, и берег с кустами и мостками стремительно взлетали, опускались и расплывались перед ним, и он толком ничего не видел.

Над головой ритмично скрипела верёвка. Он раскачивался всё сильней и сильней и ловил миг, когда доска под ногами окажется ближе всего к краю пруда и можно будет, упёршись в неё пятками, оттолкнуться.

Этот миг уже наступал раз двадцать, раз тридцать… Нет — сто! Как трудно было собраться с духом, решиться и броситься очертя голову в пруд.

Вот сейчас… Нет, прозевал миг! В следующий…

И опять не смог. Не сумел оторвать пятки от взлетевшей в небо доски! Нельзя опоздать. Нельзя промахнуться. Можно врезаться со всего маха в берег.