Анатолий Мошковский - Двое на одном велосипеде

— Хорошо, запомню… Где Санька, не знаешь?

— В Мутном пруду глотает грязь и закусывает лягушками! — ухмыльнулся Эдька, рывком оттолкнулся ногой от земли и медленно поехал от них.

Вася немножко удивился, что Эдька на этот раз так легко отстал от него, подхватил бидоны, и они зашагали к пруду.

— А может, не пойдём? — жалобно попросил Крылышкин. — Чего мы там не видели? Чего, а?

Вася не обратил на его голос внимания.

Этот пруд когда-то был вырыт бульдозером в вязком, глинистом грунте, и вода в нём всегда мутная. Кофе с молоком, а не вода. На нём были мостки владельцев ближних участков, и с этих мостков моторы гнали воду для полива. Сейчас над прудом звенели крики, смех и темнели головы купающихся ребят.

Вася на ходу сбросил тенниску, брюки, остался в одних маленьких трусиках, спросил у Крылышкина: «Скупнёмся?» — и быстрым взглядом — где же Санька? — оглядел пруд.

В глаза нестерпимо било солнце, и ничего нельзя было разобрать, но Санькин голос, не очень внятный и слегка буркующий, он узнал сразу.

Крылышкин плёлся за ним, с опаской поглядывая на воду, в которой шумно дурачились ребята.

— Будешь купаться? — спросил Крылышкин. После Чёрного моря? Да я бы на твоем месте и не посмотрел на эту муть…

— Здесь лучше, чем на море! — крикнул Вася и побежал к мостку (не к Санькиному: его дед увидит — голову открутит!), а к сомовскому.

Вдохнул побольше воздуха и, выкинув вперёд руки, оторвался от мостка, прыгнув как можно выше и дальше. И оглушительно хлопнулся животом о поверхность пруда, подняв острые брызги. И ушёл под воду, бешено работая руками и ногами.

Вода приятным холодком обожгла разгорячённое тело. Глаза и губы его были плотно сжаты.

Да, здесь не море, где можно нырять с открытыми глазами и отчётливо видеть подводный мир с его таинственно шевелящимися водорослями, плоскими камнями и яркими солнечными бликами и зайчиками на дне, с мелкими рыбёшками и, если посчастливится, даже крабиками на его фоне. Здесь лучше никогда не открывать глаза — только засоришь. Если бы вода здесь была и прозрачная, всё равно ничего интересного, кроме вязкого ила на дне и консервных банок с острыми краями, опасных как мины, здесь не увидишь. И всё-таки здесь лучше, чем на море, и ещё здесь Санька! С ним они утопили в этом пруду клад — запечатанную сосновой смолой банку из-под быстрорастворимого кофе с прикрученными тяжёлыми гайками. В банке — браслеты и серьги из медной проволоки, пуговица с якорем, чёртик из еловой шишки и не очень понятная Васе записка: «Мы не обманем ваших ожиданий!!!» Их подписи, год и месяц. Это произошло в один из летних дней прошлого года, когда более старшие ребята разъехались и у Васиной калитки каждый день раздавался условный Санькин свист. И вот сейчас где-то тут, рядом, лежит на дне пруда этот клад, и может быть, кто-нибудь когда-нибудь найдёт его…

Вася берёг каждую каплю воздуха: хотел как можно дольше оставаться под водой. Он умеет терпеть. Стоять до последнего. Да, он спустился бы с Санькой в кратер вулкана, и не потухшего миллионы лет назад, как Кара-Даг, а в кратер действующего, огнедышащего, выбрасывающего вверх каменные бомбы, лаву и дым… Не испугался бы!

Васе было всё трудней. Уже чуть кружилась голова. Уже вздрагивало от озноба тело. Уже непонятная сила настойчиво выталкивала его наверх, а он, не переставая работать руками и ногами, мужественно держался у дна…

Видел ли Санька, как лихо он нырнул? Как долго находится он под водой? Видит или нет?

Эх, если бы увидел!

Эх, если бы знал, что на море Вася учился лучше плавать и нырять лишь для того, чтобы Санька оценил, чтобы не стыдно было ему дружить с Васей…

Вася так напряжённо думал об этом, что на какое-то мгновение забыл туго сжимать губы, нечистая, отдающая илом и гнилью вода проникла в рот.

Он стремительно выскочил вверх, замотал головой, откашлялся и, громко отфыркиваясь, сажёнками поплыл к берегу.

Но и выкидывая вперёд руку и мотая из стороны в сторону головой, Вася пытался увидеть Саньку. И увидел.

Санька вместе с Борисом Остроглазовым сидел на громадной, как свернувшийся в кольцо ископаемый удав, автокамере — о ней-то и писал в письме Крылышкин — и до одурения хохотал.

Что-то больно резануло Васю по самому сердцу. Ну зачем Санька с ним? Ведь не друзья же они. Вася хорошо помнил, что говорил Санька о Борисе, а теперь вот веселится с ним. Наверно, потому, что не было сейчас в посёлке никого другого, а Санька терпеть не мог скуки и одиночества…