Зинаида Лихачева - Вася Чапаев

— Аминь, аминь, рассыпься! — не своим голосом заорал Васята.

— Сам ты аминь, дурак большенный! — возмутилось существо.

— Енька! — ахнули ребята. — Енька, ты?

— Конечно, я...

Это и впрямь была Енька. Под заплывшим глазом темнел здоровенный синяк. Через рваный рукав виднелось худенькое плечо в темно-красных кровоподтеках.

— Кто тебя? Чего ревешь?

— Волки.

— Они что, кинулись на тебя, что ли? Где волки?

— Нету. А я их боюсь, вот иду и кричу...

— А дралась с кем?

— С хозяйкой, с теткой Васеной. Только я не дралась, она одна дралась. Сколько в няньках я жила, а такой злющей хозяйки ни разу не видала... Ох, устали мои ноженьки, — по-бабьи охнула Енька и уселась посередине дороги. — Вы не уходите, я посижу, отдохну. До Балакова еще долго?

Вася сел рядом с девочкой.

— И мы с тобой посидим. За что же она тебя так отколотила?

Енька нагнулась, внимательно разглядывая придорожную траву.

— Подорожничка бы найти. Уж очень болит, — пожаловалась она, прикладывая к запухшему глазу грязную ручонку.

Васята порылся в карманах.

— На, приложи, тоже оттягивает, — подал он медный пятак с дыркой. — Сегодня на улице нашел, только не берут его нигде, говорят — дырявый.

Енька приложила монету и улыбнулась.

— Правда, хорошо! Холодненький он. А отколотила меня тетка Васена за то, что я щи проспала, убегли они... весь чугун убег.

Еньку отдали в няньки в деревню Натальино, к богатой бабе Васене. Девочка нянчила толстого годовалого мальчишку, который орал день и ночь как резаный. Но злой и жадной бабе все казалось, что девчонка даром ест хлеб, и она взвалила на Еньку домашнюю работу. Если, убирая посуду, Енька звякала чашкой, хозяйка стукала ее костяшками пальцев по голове и орала: «Руки у тебя не тем концом воткнуты, что ли, дармоедка!»

А сегодня тетка Васена с хозяином пошли в церковь и приказали Еньке затопить печь и сварить щи. Енька поставила в печку чугун и сама не заметила, как заснула на полу перед печкой.

— Щи-то и убегли. Хозяйка пришла, а я все сплю. Она схватила ухват, да и давай бить. Я тут сразу проснулась, как вскочу и бежать, а она меня за косы и головой об пол... Хозяин пришел и отнял меня у нее. Я под крыльцо залезла и не отзывалась. А как стемнело, вылезла и побежала домой.

— А тебя дома не заругают, что ты убежала? — спросил Васята.

— Нет. Мама никогда не ругает, только плакать будет и, наверно, велит обратно идти. — Енька прерывисто вздохнула. — А я... я тогда пойду и утоплюсь!

— Ты что, одурела? — вскочил Вася.

— Ну да, одурела... — согласилась Енька. — Все по голове, да по голове...

Вася взял Еньку за руку и заставил подняться.

— Никуда я тебя сейчас не пущу, — решительно сказал он. — С нами пойдешь, а завтра, может, кто из деревенских пойдет в Балаково — и ты с ними.

Енька просияла и уцепилась за Васину руку.

Только ко вторым петухам дети пришли в Быковку. На сеновале Енька свернулась клубочком под Васиным боком и мгновенно заснула.

Утром, когда ребята появились в избе, Иван Степанович долго рассматривал Еньку и наконец хмыкнул:

— Ну, девка, не приведи бог такой портрет ночью встретить!

Енька прикрыла синяк и обиженно глянула здоровым глазом.

Узнав печальную историю девочки, Иван Степанович нахмурился.

— За сколько не тебя мамка подрядила в няньки-то?

— За четыре рубля и рубаху нательную. И до Покрова жить.

— А сколько ты прожила у хозяйки?

— С великого поста.

— Знаю я эту Васену! — вмешалась бабка Арина. — Из нашей деревни она, только выдана в Натальино. И в девках лютой змеей шипела... Из своих парней никто ее брать не желал. Осталась бы вековухой, да нашелся, вишь, человек... на красоту польстился. Ты, милая, не горюй! Поживи у меня покамест... Ты меня слушай: бабка Арина отродясь попусту не говорила. Не печалься. Как еще все хорошо-то будет!

— А я псе ж этого так не оставлю, схожу в Натальино к твоей хозяйке, — сердито сказал Иван Степанович. — И стребую с нее, сколько ты у нее зажила...

Обласканная Енька не знала, чем только услужить своим спасителям. Проводив плотников на работу, она, прибрав со стола, схватилась мыть окошки, потом принялась за полы. Металась по избенке, то и дело наталкиваясь на бабку, пока та не взмолилась:

— Девонька, Христом-Богом прошу, посиди чуток. У меня от тебя аж в голове кружение и в глазах рябит.

Но остановить Еньку было невозможно.

— Я тогда пойду у коровки уберу! Ладно? Знаешь, бабушка, какую приборочку сделаю? — И, взвизгнув от полноты чувств, Енька выскочила вон.