Яков Тайц - Родник

— И вот мы приехали в Краснодон, — рассказывала она. — С волнением подошла я к дому, где жила Люба. Тут и мысли о том, как тебя встретят, и ещё другое, непередаваемое, щемящее чувство… Вот по этим ступеням всходила Люба. Эту скрипучую дверь отворяла Люба… Пожилая женщина вышла мне навстречу. Я сразу догадалась, что это Евфросинья Мироновна — Любина мать. Мы обнялись, и я не выдержала — заплакала.

Артистка смущённо улыбнулась, помолчала, потом стала рассказывать про домик Олега Кошевого:

— Там сейчас музей. Всё как было при Олеге… Туда приезжают люди со всего СССР. Там во время съёмок жил наш артист Володя Иванов, который снят в роли Олега. Он жил в комнате Олега, сидел в его кресле, спал в его постели, укрывался его одеялом. Мать Олега, Елена Николаевна, и бабушка, Вера Васильевна, относились к нему, как будто это на самом деле их родной Олежка…

Владику ясно представился белый домик, комната, полка с книгами. Он жадно слушал «Любу».

— Мне много рассказывали про Любу Шевцову, — продолжала артистка, — рассказывали, что когда её вели на казнь, собралось много народу. Все были очень плохо одеты, потому что фашисты отобрали все тёплые вещи. А на Любе случайно уцелела хорошая шуба. И вот в эти последние, страшные минуты Люба подумала не о себе, а о других. Она сняла шубу, бросила её в толпу и крикнула: «Возьмите, вам пригодится! А мне она больше не нужна». Вот какая была Люба Шевцова. И если мне хоть немного удалось передать её образ, то для меня это величайшая радость и счастье, — закончила артистка.

Все захлопали ещё сильней, чем раньше. Владик отбил себе руки. Ему очень нравилась «Любка-артистка».

…Когда вышли из кино, уже стояла ночь, но на улице было светло, как днём. Повсюду горели яркие лампы, струились цветные огни праздничной иллюминации, бесшумно скользили по небу светлые линейки прожекторов…

Во всю ширину улицы шёл народ. Все спешили в центр — посмотреть, как украшен Кремль, как переливается огнями улица Горького, площадь Свердлова, Большой театр…

Кира Петровна велела всем построиться в пары, и Владик снова стал рядом с Петей. Ребята шли молча. Все думали о картине, все были под впечатлением рассказа артистки.

Владик и Петя тоже долго молчали. Потом Владик взял Петю за рукав и тихо сказал:

— Петух, слушай, что я придумал.

— Что?

— Только ты потише. — Владик оглянулся, посмотрел на Киру Петровну, которая шла позади, и снова пригнулся к Пете. — Только, чур, язык за зубами. Слышишь!

— Слышу. Что?

— Да нет, ты расскажешь! — махнул рукой Владик.

— Ну тебя! — обиделся Петя и отвернулся. — Не хочешь — не говори.

— Ну ладно. — Владик пригнулся к холодному Петиному красному уху и прошептал: — Я решил поехать туда…

— Куда — туда? — переспросил Петя.

— Да тише ты!.. Ну, туда… в Краснодон, понятно?

— В Краснодон?

— Ну да! Домик Олега Кошевого посмотреть — как там всё было…

Петя недоверчиво посмотрел на Владика:

— Ты что, шутишь?

— Да ничего я не шучу. А что? Взять билет, и всё. Знаешь что, Петух? Давай вдвоём, а?

Петя задумался. Несколько минут он шагал молча, глядя на тупые носы своих валенок, потом обернулся к Владику и сказал:

— Я бы с удовольствием, только ведь мама не пустит. И тебя не пустят.

— Тсс… Подумаешь, не пустят! А мы потихоньку. Поехать на вокзал, взять билет, и всё! Подумаешь!

— А какой вокзал?

— «Какой, какой»! Узнаем какой, — топотом сказал Владик. — Большое дело! Давай, Петух, решайся!

Петя снова задумался, потом поднял руку и хлопнул Владика по плечу:

— Эх, была не была! Давай, Владька, ладно, поедем. Вот здорово будет!

Он в восторге присвистнул, но Кира Петровна, конечно, сразу же строго сказала:

— Тише, мальчики, не свистеть. И вообще вести себя прилично!

Трррр… — дребезжит-заливается школьный звонок. Значит, добродушная ворчунья нянюшка Кузьминична вышла из-за своей стойки, посмотрела на круглые электрические часы, увидела, что время, и нажала кнопку. И вмиг по всей школе разнеслось: тррррр… Большая перемена! Большая перемена!

И верно, что перемена. Только что во всём просторном здании стояла тишина. За высокими белыми дверями был слышен то спокойный, размеренный голос учителя, то бойкий или, наоборот, запинающийся голос ученика, отвечающего урок. А сейчас словно открылись какие-то шлюзы. Двери распахнулись, мальчики хлынули в коридоры, и всё вокруг наполнилось шумом, гомоном, беготнёй.