Марк Ефетов - Игорь-якорь

Теперь один из эсэсовцев держал торбу двумя руками, а другой осторожно опускал в неё руки и выбирал пригоршнями серо-рыжую соль. Одну пригоршню за другой.

Игоря в это время держали за руки.

Торба была уже наполовину пуста.

— Ну?! — спросил один из немцев. — А что есть на дне? Ответствуй!

— Соль, — сказал Игорь, — зальц.

— Пошему такой есть тяжкий? А?

— Вы хотите сказать — тяжёлая соль? Так я вас понял?

Игорь в эти минуты был благовоспитанным и вежливым мальчиком. Это чувствовалось и во взгляде, и в голосе, и во всей его фигуре — покорно-послушной.

— Это есть прафильно, — подтвердил эсэсовец, — Пошему золь такой тяжёлый?

— Слежалась, — сказал Игорь. — Поверху рыхлая, а на дне слежалась, окаменела. Потому и тяжёлая.

Немец взял торбу за дно и хотел её опрокинуть, чтобы высыпать остаток содержимого. Но вдруг бросил торбу на землю, вытянулся, застыв, как бы окаменев. Так же вытянул руки по швам, повернувшись в сторону шоссе и застыв, его товарищ, второй эсэсовец.

Третий фашист не выпустил рук мальчика, а только повернул голову в сторону шоссе.

По дороге прошуршал шинами «мерседес-бенц». Игорь успел заметить: рядом с шофёром, так же как утром, сидел адмирал. Заднее сиденье было пусто. Промчался автомобиль, и гитлеровец, который держал мальчика, сказал:

— Митаг.

— Да, — подтвердил по-немецки тот, что опорожнял торбу, — его час обеда. Молено сверить часы. Без десяти шесть.

Затем он поднял с земли торбу и начал её выворачивать наизнанку.

А Игорь подумал:

«Митаг» — значит «обед». Успеют ли наши к обеду Кельтенборна?»

В это время издалека еле слышно донёсся лай собак. Немцы не обратили на это внимания, а у Игоря мелькнула мысль: «Наверно, новая группа ищет ракетчика. Ведь эти ползали по земле, искали следы и, должно быть, ракеты не видели. Хотя кто их знает, что видели эти, что видели те. Ясно только, что с новыми дело пойдёт хуже».

Он не успел додумать — эсэсовец вывернул торбу и сказал по-немецки:

— Мальчишка не соврал. Здесь только окаменевший кусок соли. Что будем с ним делать?

Игорь напряжённо прислушивался, стараясь услышать и понять всё, о чём говорили враги.

— Нет, — сказал эсэсовец, который, видимо, был старшим, — отпускать мальчишку нельзя. — И грозно прикрикнул на Игоря: — Ответствуй всё! От нас нишего нельзя сокрывать. Где зпряталь?

— Что? — простодушно спросил Игорь.

— Не золь, конешно. То, што есть принести, штобы вредить. Ты есть партизан? Ответствуй!

— Нет, — твёрдо сказал Игорь, — я не партизан. Я пришёл за солью. У нас нет ни щепотки соли.

— Ты с той сторона? — Эсэсовец показал рукой за лиман и залив, где был город.

Игорь понял, что врать бессмысленно, и утвердительно мотнул головой.

Теперь его допрашивали: кто подослал, зачем, с каким заданием? А Игорь отвечал медленно и простодушно, путая, чтобы тянуть время. У него не было часов, но он старался без них определить бег времени и про себя отсчитывал минуты: «Не ошибиться бы. Рассчитать точно десять минут. И наши бы не ошиблись: сбросили бомбу точно в то время, которое я сообщил ракетами. А после взрыва я как-нибудь убегу».

Допрашивая, один из гитлеровцев несколько раз ткнул Игоря кулаком в лицо. У мальчика потекла по щеке солоноватая струйка крови. Он понял, что хорошо бы сейчас заплакать. Но что поделать, плакать не мог, не умел, особенно когда чувствовал, что перед ним враги. Он только похныкал, а плач у него не получился. Да, он тянул время. Ему стало радостно, когда он услышал и понял, как один гитлеровец сказал по-немецки: «Да он какой-то дурак». Правда, другой возмущённо выкрикнул: «Знаем мы этих дураков! Прикидывается. Нам бы в дураках не остаться!»

По расчётам Игоря, прошло две минуты с того момента, когда по шоссе проехал Кельтенборн. Допрашивая мальчика, эсэсовцы шарили вокруг него, но ничего не нашли.

Игорь отсчитал ещё минуту и вдруг сказал:

— Я хочу кушать.

Эсэсовец засмеялся:

— А водка ты не хочешь? Вот пойдём сейчас на комендатуру и тебья как партизан повьесят. Тогда аппетит выходит.

Второй добавил:

— На тот свет совсем не есть кушать. Карашо.

Эта острота понравилась всем троим, и они захохотали. Смеялся и Игорь. Он не сумел заставить себя плакать, а смеяться было куда проще. Оборвав смех, сказал:

— Но пока я живой, я хочу кушать. И у меня есть ещё хлеб и ещё кусок сала. Только не здесь.

— Где есть? — спросил гитлеровец.

Игорь ответил вопросом на вопрос:

— А вы не отберёте?