Марк Ефетов - Света и Камила

Когда фашисты ворвались в город, каждый дом был превращен в крепость. Бывало, в первом этаже засядут враги, а со второго этажа их бьют наши. Ворвутся фашисты в прихожую, а наши стреляют в них из кухни.

Бились не только за каждую улицу и за каждый квартал, но за каждый дом, за каждую квартиру, за каждую комнату. Был приказ: «Не подпускать к Волге фашистов! Город врагу не сдавать!»

Над улицами висела пыль, смешанная с дымом. Рвались снаряды и бомбы, поднимая тучи земли, мусора, песка, штукатурки. Дома рушились, тряслись мостовые и тротуары, будто во время землетрясения. Днём было темно от гари, дыма и пыли, а ночью то и дело вспыхивали огни, и становилось светло от прожекторов, ракет и разрывов.

В один из таких тяжёлых дней сержанта Павлова вызвал командир полка. Командир сидел, склонившись над планом города. На плане были помечены одним цветом дома, занятые фашистами, и другим цветом — дома, которые оборонялись нашими. А между этими цветными крестиками на карте стоял дом, ничем не помеченный. На него-то и показал остриём карандаша командир полка.

— Разведайте, что происходит в этом четырёхэтажном доме на Пензенской улице! — сказал он сержанту Павлову.

Приказ был коротким, ясным и точным. Как всякий приказ. Но, прежде чем отдать этот приказ, командир многое обдумал и взвесил.

Нет большей опасности, чем идти в разведку, не зная, враг ли, друг ли ждёт тебя. А в четырёхэтажном доме, расположенном напротив командного пункта, была полная неизвестность: наши там или фашисты? Стрелять нельзя было, но в то же время каждая дверь могла таить за собой смерть, каждая половица могла взорваться, любая стена — обрушиться.

Кто, не боясь смерти, сумеет проверить этот дом, а потом, если удастся, взять на себя оборону этого дома и удержать его во что бы то ни стало?

Перед полковником стоял человек чуть ниже среднего роста, с виду не сильный, самый что ни на есть обычный. Полковник знал: получив приказание, сержант Павлов не будет задавать вопросов, а тут же повторит приказ и скажет: «Есть!»

Так оно и было.

— Есть разведать, что происходит в четырёхэтажном доме! — ответил Павлов, взяв под козырёк.

Полковник поднялся, подошёл с сержантом к ступенькам, ведущим из командного пункта наверх; прощаясь с Павловым, крепко сжал его руки своими большими ладонями:

— Желаю удачи, Яков. Понятно?

— Понятно, товарищ полковник.

Лишних слов сержант Павлов говорить не любил.

Через минуту Павлов полз по разбитому и вывороченному асфальту, точно медленно плыл в густой, тёмной воде. Было сумрачно и как бы туманно.

В пяти шагах от Павлова ползли трое солдат, которые вместе с ним отправились в разведку. Но они не видели своего командира — так плотно вечерние сумерки и дымный туман прикрывали разведчиков. Их маскировочные халаты сливались с развороченной мостовой, закопчёнными тротуарами и дымно-серым воздухом.

Так, скрытые темнотой, приползли разведчики к четырёхэтажному дому. Прислушались. Где-то за несколько кварталов отсюда хлопали выстрелы, а здесь была тишина.

Солдаты подползли к Павлову, и все вчетвером бесшумно спустились в подвал первого подъезда. Пролети здесь муха — можно было бы услышать шум её крыльев. Разведчики и двигались и дышали совершенно беззвучно.

Но — чу! — в доме кто-то есть. За дверью подвальной квартиры Павлов услышал звук. Что это? Не то ветер в оконной раме свистит, не то стонет или сопит во сне человек…

Сержант поднял руку, и солдаты застыли, будто превратились в статуи. Слегка пригнувшись, Павлов приложил ухо к двери. И тут он ясно услышал, что это не ветер, а человек, который чуть слышно мурлыкал себе под нос:

Где-то невдалеке ухнуло, зашуршала осыпающаяся штукатурка, и снова стало слышно, как напевает женщина, укачивая ребёнка.

Колыбельная песенка? Здесь, в этом доме? Не почудилось ли?

Сержант взглянул в щёлочку и увидел очертания женщины. Раскачиваясь из стороны в сторону, она напевала: «Баю-бай…»

«Похоже, что наша», — подумал Павлов.

Когда разведчики вошли в комнату, женщина вскрикнула, нагнулась над ребёнком, прикрыв его собой, но тут же подняла голову. На глазах у неё были слёзы:

— Наши! Родные мои!

— Тсс… — Павлов приложил палец к губам. — Где они?

— Тут. Рядом. Во втором подъезде…