Георгий Попов: Первое лето

Дядя Коля говорил, не переставая кидать лопатой песок и гальку. Быстрая, свитая неведомой силой в толстый серебристый жгут вода падала с полуметровой высоты, быстро сбегала по лотку и смывала все дочиста. Лишь в сетке застревала галька вплоть до самых мелких камушков. Золотоискатель подходил, шлепая по воде, и отбрасывал их в сторону.

— А однажды, слышь, ковырнул, чувствую — что-то тяжелое, стою гляжу и с места не двигаюсь, точно сглазить боюсь. Присел это я на корточки, щупаю, понимаю, что большое золото привалило, а брать в руки не беру. Сердце, слышь, немеет и заходится. Сидел-сидел я так на корточках, наверное, минут двадцать сидел. Комары жалят, а мне хоть бы что.

— И сколько же он весил, тот самородок?

— Да порядочно, паря, а если точно сказать — килограмм и еще семьсот граммов. Это за раз-то, чуете? Не было ни рубахи, ни портков и на тебе — соболья шуба на плечи! А еще… Да что я, рассказать — не поверишь! Я и сам не поверил, сначала-то. Пнул сапогом, ковырнул лопатой, не может быть, блазнится, думаю, и — дальше, дальше… Но сердце-то — его не обманешь, не проведешь, оно чует… Воротился я к тому тусклому и с виду-то совсем не желтому, то есть не золотому камушку, сперва, как водится, поплевал, погладил камушек ладошками, приласкал, потом осторожненько выломал его из земли-породы и… жаром-холодом весь так и облился. Ах ты, дурень-дурень, а еще вольным искателем-старателем прозываешься, думаю про себя. Прикинул на ладони — эге, думаю, на это лето хватит, с избытком хватит, еще и на будущее останется, надо к жене и деткам подаваться. Да и нетерпение, признаться сказать, вдруг всего обуяло. Очень уж захотелось прийти на прииск, положить самородок на весы и посмотреть, как все будут изображать из себя выкинутую на берег рыбу: «Ах, Николай Степаныч! Ах, какой ты фартовый, Николай Степаныч!» Собрал я монатки и в тот же день дай бог ноги.

— А этот?

— Что этот? — не понял дядя Коля.

— А этот сколько весил?

— Много, пацаны, много… — Шлепая сапогами, дядя Коля вошел в речку, нагнулся над колодой. Ожидаемого золота в этот раз там не оказалось. Через минуту он воротился на берег и опять принялся кидать песок и гальку. — А правду сказать, так четыре килограмма и еще семнадцать граммов. Если мерить заграничными мерками, то это, выходит, сто тридцать с чем-то унций. Буржуи — они на унции считают. Здесь-то так, плевое местечко… — Он поморщился и махнул рукой. — Сколько ни ворочай, один черт, блеснет золотинка и снова пустой песочек. Это у нас называется — выблеснет, вильнет хвостом, как ящерка, и будь здоров.

— Так смените место, чего проще!

— А мне здесь нравится. Речка хороша, дичи всякой полно, шишек кедровых… — засмеялся дядя Коля; смех у него тоже был какой-то детский, простодушно-рассыпчатый. — Я, признаться сказать, пацаны, не только ведь искатель-старатель, я еще и охотник. Люблю, грешный человек, один на один с Михаилом Потапычем сойтись. Раз было дело… Тут, слышь, золотишко пошло-повалило, хоть не шибко, но — пошло-повалило, и на тебе — хозяин явился. Обойти не захотел, встал на задние лапищи, ревет… Убирайся, дескать, по добру по здорову, моя это тайга! Убираться, ясное дело, мне было ни к чему, вот и пришлось заткнуть хозяину пасть жаканом. Мяса — ешь не хочу. А вот шкуру пришлось бросить. Шерсть лезла, как из дохлой кошки.

Дядя Коля снова вошел в воду и снова наклонился над лотком-колодой. Он продолжал что-то говорить — то ли нам с Димкой, то ли самому себе, — но мы уже не слушали. Перебравшись по камням на другой берег, мы немного углубились в светлую и сухую в этом месте тайгу, где кедров было больше, чем в низине, и принялись за работу. До обеда нам надо было набить два мешка шишек.

Кто думает, что это просто — сбивать кедровые шишки, — тот ошибается.

Раньше мы срубали длинный шест и забирались с тем шестом на самую вершину. Там усаживались половчее в развилке, привязывали себя веревкой или ремнем к стволу и начинали шишкарить, иначе говоря, сшибать шишку за шишкой.

В этот раз мы захватили с собой било, или коло-тень, как его зовут в некоторых местах. Однако било оказалось нам не по плечу. Дядя Коля советовал: «Бросьте вы эту дуру, ничего у вас не выйдет!» И теперь мы жалели, что не бросили.

— Давай спустимся в низину, попробуем с шестом, — сказал Димка.

Мы спустились в ложок, заросший малинником и кипреем. Здесь пахло сосновой смолой, опавшими березовыми листьями и болотной сыростью. Где-то неподалеку часто и громко стучал дятел. С ветки на ветку перепрыгивали бурундуки. Нас они не боялись.