— Думаешь, мы отсюда когда-нибудь выберемся?
— Должны выбраться. Поднажми немного, прибавь шагу, только делай все, как я, и ступай след в след, — наставлял Димка.
Я нажимал, прибавлял шагу и старался ступать след в след, хотя ноги у меня давно одеревенели и плохо слушались. Вдобавок лямки тяжелого рюкзака почти до крови натерли плечи, я это чувствовал при каждом шаге. Хотелось сбросить рюкзак, растянуться во весь рост и лежать, лежать.
— Давай отдохнем, — попросил я чуть не плача.
— Держись… Еще немного, и болото кончится, вот увидишь, — успокаивал, подбадривал Димка. Он тоже порядком измотался, но упрямо шел, прокладывая дорогу.
Наконец болото кончилось. Куда-то девались кочки с султанами жесткой осоки, перестало хлюпать под ногами. Да и сама тайга поредела и посветлела. Это оттого, что среди черных сосен и елей больше стало попадаться белокорых берез.
— Первым делом надо наломать побольше лапника, — сказал Димка каким-то чужим, сиплым голосом. — Потом мы разведем костерок, обсушимся и на боковую.
— Брось. Переспим как-нибудь, — сказал я. — Давай лучше перекусим малость.
— Если хочешь, пожуй там чего-нибудь, — махнул рукой Димка и стал укладываться на голой земле, под соснами, где было суше. Постелил брезентовый плащ и растянулся на нем во весь рост. Одностволку, как обычно, положил у себя под боком.
Я устроился рядом, тоже отказавшись от ужина. Есть мне вдруг расхотелось.
Тайга чутко молчала. Только вершины деревьев слегка покачивались и глухо шумели. Наверное, по ним ходил верховой ветер. Иногда в этой настороженной тишине раздавались непонятные звуки. То где-то заскрипит, то ухнет… Я подумал, что одному на этом бугре было бы совсем жутко, и по достоинству оценил могущество локтя. Вот рядом со мной один Димка, а мне уже и не так страшно. Вдвоем мы — сила! А если бы нас было трое, четверо?..
Размышляя, я и не заметил, как Димка вылез из-под пальтишка, приподнялся на четвереньках и уставился куда-то. Я спросил, что там такое. Димка молча повел рукой, не то отмахиваясь, не то показывая, трудно было понять. Тогда и я встал на четвереньки, затаил дыхание.
— Ну, видишь?
Я ничего не видел.
— Глянь сюда, — дернул меня за рукав Димка. Я перевел взгляд в ту сторону, куда он показывал, и наконец увидел какие-то странные бледные всполохи. Так вспыхивают и тут же гаснут сырые дрова, когда их начинают раздувать.
— Что это? — спросил я шепотом, точно боялся, что нас могут услышать.
— А я знаю, — зябко передернул плечами Димка.
Мы снова легли. Каждый из нас делал вид, что засыпает. Но я-то понимал, что Димке сейчас не до сна. Мне стало страшно, как бывает перед лицом чего-то таинственного, пусть это таинственное и не представляет прямой опасности.
Такое чувство я испытал, когда мы жили в деревне. Отец взял меня с собой на пашню, на бригадный стан. Вечером все сидели у костра и ужинали. За день люди умаялись возле молотилки и сейчас отходили понемногу, начинали шутить и смеяться. И в это время кто-то из женщин ахнул: «Смотрите, страх какой!» Все обернулись. Из темноты горели чьи-то огромные немигающие глаза. Наступила минутная заминка. Потом дядя Иван, отцов брат, схватил вилы и двинулся на те глаза:
— А ну, мужики!
За ним двинулись еще пять-шесть человек. Каждый вооружился вилами или палкой, кому что попалось под руку.
Шагах в тридцати от бригадного стана пролегала дорога, за дорогой стояли стожки сена. На одном из них и горели глаза неизвестного чудовища.
Мне было тогда лет семь, я еще не ходил в школу, и очень перетрусил. Сначала я прижимался к отцу, а когда тот ушел с мужиками, захватив топор, которым повариха колола дрова, — прилип к ней, к поварихе. Она крепко обняла меня, шепнула на ухо: «Что ты, глупый? Это, наверное, кто-то озорует…» Но руки и у нее дрожали.
Это и в самом деле оказалась шутка, подстроенная кем-то из ребят. Известная история с выдолбленной тыквой и зажженой внутри тыквы свечкой… И хотя скоро все открылось, можно было и посмеяться, — людям было не до смеха.
Так и теперь. Мы оба — Димка и я — делали вид, что спим, и оба не спали. Я согрелся от Димкиной спины и перевернулся на другой бок. Перевернулся и Димка. Я напряг слух, затаил дыхание. Напряг слух, затаил дыхание и Димка. Иногда я приподнимал полу пальтишка, которым мы укрывались, и вглядывался в кромешную темень. И тотчас то же самое делал и Димка.
Но как нам ни было жутко, усталость взяла свое. Я уснул. Сон в конце концов сморил и Димку. Рано утром, разлепив глаза, я услыхал его храп.
Читать дальше