Виктор Баныкин - Бедовый мальчишка

— А ты думаешь, у тебя лучше? — Маришка сплюнула сквозь зубы. И, обойдя Костика стороной, взбежала по ступенькам на крыльцо. — Папаня, пойдем ужинать!

Дядя Спиря поднял голову от учебника, почесал переносицу. Улыбнулся, жмуря уставшие глаза.

— Разве уж так поздно?

— Маманя сказала: чтобы ты шел сию же минуту! А то уха простынет. — Маришка перевела взгляд с отца на Тимку. — И тебя маманя велела звать… и твоего Костьку!

Любимый беретик дяди Спири, только что прикрывавший весь лоб до самых бровей, как-то незаметно съехал на самую маковку. И вот дядя Спиря уже смеялся зычно, раскатисто.

— Ну и ну! Ну и Мишка! — Он кулаком смахнул проступившие на глаза слезы. — Да разве так в гости приглашают?

Маришка промолчала. Лишь метнула на отца зеленые молнии.

Дядя Спиря встал и чуть не задел хвостиком берета потолок. С виду нескладный, он все делал на удивление проворно: собирал ли в охапку свои тетради и книги, ставил ли к стене столишко, для удобства выдвинутый на середину веранды.

— Пребольшое тебе спасибочко, друже! — сказал дядя Спиря Тимке. — Пребольшое! Теперь в этой коробке все прояснилось. — Он постучал негнущимся пальцем по морщинистому, как бы в рубцах, лбу. — Теперь у меня как по маслу пойдет.

Окинул быстрым взглядом веранду.

— Готовы, браты?.. А где Константин?

— Я не хочу ухи, — сказал Костик, показываясь в дверях. — Спасибо. Мы с Мишкой домовничать будем.

— Нет уж, никаких «не хочу»! — твердо проговорил дядя Спиря. Положил на плечо Костика большую, ковшом, жесткую руку, пропахшую бензином. — Без тебя мы тоже не пойдем. Приказ хозяйки — для всех закон. Приходится иной раз и женщинам подчиняться. Ничего не поделаешь!

Костик стоял и думал: «Мой папка… Он такой же вот был, высокий и сильный, как дядя Спиря. И руки у него тоже… тоже большие и жесткие были».

Украдкой Костик глянул на дядю Спирю.

«Счастливая эта Маришка, — вздохнул он, все еще прижимая к груди котенка. — Кабы мой папка был жив… уж я бы его так любил, так любил!»

Костик весь изозлился, тащась шаг за шагом позади брата и Киры.

«И где у этого Тимки мужская гордость? — думал, растравляя себя, Костик. — Засмеется рыжуха, и Тимка тут же хихикнет. Поднимется на бугор: «Пожалуйста, Кира, ручку». Уронит та полотенце, Тимка бросится поднимать… В три погибели согнется. Прямо-таки из кожи лезет, бедняга, чтобы угодить… Смотреть противно!»

Уж лучше бы Костику и не ходить с ними на Волгу. Пусть бы одни наслаждались. А то он, Костик, похоже, им в тягость. Идут себе, улыбаются друг другу, а на Костика и не взглянут.

Внезапно Костик остановился. Возле дорожной колеи сиротливо тянулся вверх головастый подсолнечник. Стебель у него был кривой, оранжевая корзиночка не на солнышко таращилась, а косилась вбок, на полусгнивший трухлявый пенек.

«Экий же урод!»— подивился Костик и, недолго думая, стукнул по шляпке подсолнечника кулаком.

Стебель качнулся из стороны в сторону и снова замер — какой-то весь мохнатый, пыльный, с редкими одеревеневшими листьями. А растрепанная шляпка по-прежнему склонилась набок, грустно глядя на сучковатый пенек.

И Костику стало стыдно.

«Зачем я ударил его? — спросил он себя, торопливо отходя от подсолнечника. — Он же мне ничего плохого не сделал!»

Тут Костик опять увидел перед собой сбегавших с горки Тимку и Киру. Они держались за руки, подпрыгивали, весело хохотали.

«Из-за них я нынче злой, — признался себе Костик. — Но я больше злиться не буду… Им обоим назло! Пусть их бегут сломя голову, а я буду сам по себе».

Немного погодя показалась Волга, как бы изнутри сияющая мягкой голубизной, чистой, умиротворенной.

На краю глинистого обрыва сидел, свесив вниз босые жилистые ноги, старый Джамбул — капитан-пенсионер. Рядом с ним стояли стоптанные брезентовые полуботинки.

— Здравствуйте, дедушка Джамбул! — сказал обрадованно Костик. И тотчас поправился — Извините… я хотел сказать: здравствуйте, Иван Иванович!

— Пустое, не извиняйся! — усмехнулся старик, приподнимая над головой фуражку с потрескавшимся лакированным козырьком и тусклым прочерневшим «крабом». — Я уж привык… И даже скажу тебе, хлопчик… это ведь ты, кажись, Евдокии Мелентьевны внучек? Это ведь ты как-то днями укротил моего пырючего Бурана?.. То-то! Гляжу и думаю: он или не он?.. Так, значит, говорю: мне даже приятственно, что люди Джамбулом меня прозвали. Мно-ого я пассажиров перевез на этом самом «Джамбуле». А грузов всяких на дебаркадеры местного значения? Такие, к которым большие суда никогда в жизни не пристают? Также не счесть. Теперь пароходик мой отслужил свое. На слом его, сердечного, отправили, а я вот еще копчу небо. И люди, значит, еще не забыли, помнят нас с «Джамбулом».