Виктор Баныкин - Бедовый мальчишка

— Вера, держи, на… некислое. Самое сладкое, — сказал запыхавшийся Ромка, догнав Пузикову. И вытащил из-за пазухи крупное в красных брызгах яблоко.

Пузикова смутилась и покраснела. Кажется, еще жарче, чем Ромка в отделении милиции. Ну как тут не покраснеть, когда для нее все, все было неожиданным: и это «Вера», впервые сказанное Ромкой, и это красивое яблоко?

Она не успела даже поблагодарить Ромку. Он скрылся так же стремительно, как и появился.

Нелюбопытный Аркашка не пытался узнавать, зачем Ромка останавливал Пузикову. Он молча шагал и шагал, запрятав в карманы штанов свои длинные, худые руки. С ним было легко шагать. Особенно легко шагалось Ромке сейчас.

— Слушай, Аркашка, откуда ты узнал… ну, про то, где я деньги нашел? — чуть забегая вперед товарища, спросил Ромка.

— А что же было делать, если ты сам забыл? — вопросом ответил Аркашка. И, пройдя несколько шагов, добавил: — А не махнуть ли нам на рыбалку? С ночевкой, а?

У Ромки трещала от боли голова. Трещала без перерыва. И ему бы сейчас полезнее было лечь в постель.

Но разве можно отказать Аркашке? Дружбой с Аркаш-ой он теперь так дорожил!

— Махнем! — сказал Ромка. — Только вперед ко мне зайдем за удочками. А потом к тебе. И махнем. На то место… где ты меня из воды вытаскивал.

Когда подошли к Ромкиному дому, Аркашка остался у калитки, а Ромка побежал за удочками.

Дверь в сени оказалась непритворенной.

«Мать приехала из совхоза, — подумал Ромка. Остановился у крыльца, почесал затылок. — Пожалуй, еще, не пустит. А удочки в сенях. Да и еды как-никак взять надо».

Но, была не была! И Ромка вошел в сени. Из столовой доносилась громоподобная музыка.

«Это мне на руку», — ухмыльнулся Ромка, и, взяв из темного угла удилища, вынес их на крыльцо. Червей они по дороге накопают. Ромка знает местечко, где они водятся.

Теперь оставалось самое трудное — прокрасться на кухню. Барабанная музыка все гремела и гремела.

«Наверно, опять Шостаковича передают», — весело думал Ромка. Он уже стоял на кухне перед посудным шкафчиком.

Дверка открылась бесшумно. Вот и буханка хлеба. Еще бы нож найти… Провалился куда-то! Да и нужен ли нож? Гораздо проще взять буханку целиком. Вдвоем… вдвоем на море они за милую душу ее «сомнут».

Пора и отступать. До порога оставалось с десяток шагов, когда вдруг — ни с того, ни с сего — со стола грохнулась пустая миска.

Спрятав за спину буханку, Ромка прижался к стене.

— Роман? — На кухню из столовой выплыла мать в широком шелковом халате. Этот черный халат с кровавыми цветами был совсем незнаком Ромке. — Где ты пропадаешь?

— На кирпичном… а потом в лес ходили, — стараясь казаться как можно послушнее, ответил Ромка. — А сейчас, мам, мы с Аркашкой на рыбалку.

— Никакой рыбалки! Мой руки — и за стол. Ужинать будем. А утром на рынок сбегаешь. Я две корзины ягод привезла. Одну на варенье, а другую продашь. На песок сгодятся деньги.

Возможно, он ослышался? Ромка медленно поднял на мать глаза. Нет, не ослышался.

Она стояла в дверях столовой, точно врезанный в раму портрет. Портрет незнакомой женщины в незнакомом халате.

— Я не пойду продавать, — чуть не плача от обиды, сказал Ромка. Помолчал и тверже добавил: — Пусть… пусть твой Вася продает!

Сказал и метнулся в сени. Мать что-то истерически кричала, но Ромка ее не слушал. Прихватив по дороге удилища, побежал на улицу.

— Аркашка, тикаем!

Бежали до самой Садовой. У домика пенсионерки тети Паши, где жил Аркашка с отцом в ожидании новой, коммунальной квартиры, Ромка сказал:

— Ему скоро на работу? Отцу твоему?

Аркашка кивнул.

— С ним тогда отравление было… от самогона. Старик напоил. Спекулянт Кириллыч. Уговаривал отца украсть на заводе кирпич.

— А отец твой? — спросил Ромка.

— А отец мой как развернулся, как съездил ему по бесстыжей морде.

Помешкав, Аркашка отворил легкую калиточку… отворил и сразу же попятился.

Чего это он испугался? Ромка тоже сунулся в калитку. И увидел у открытого окна Аркашкиного отца и Таню. Они стояли у самого подоконника и целовались. Целовались, никого на свете не замечая.

Когда Ромка опомнился, Аркашки рядом с ним уже не было. Аркашка бежал к морю. Ну и денек! Везет же нам, горемычным!

Подхватив удилища и прижимая к животу мягкую буханку, Ромка тоже потрусил к морю. Да разве Аркашку ему догнать?

«И чего он, шутоломный, скачет? — ворчал про себя Ромка, переходя на шаг. — Подумаешь, целуются! Что он — не видел, как люди целуются? Мне завтра… наверняка лупцовка будет, а я и то ничего. А ему, Аркашке… пусть их целуются, какое ему дело?»