Эдуард Шим - Ребята с нашего двора

За деревьями проносились машины, с гулом рвали дождевую пленку на асфальте. Зажглись фонари, над бульваром, над домами, над всем огромным городом затрепетало электрическое зарево.

Вера смотрела на Петухова.

— Алеша, но если все так… почему ты на нас обиделся?

— А зачем вы сунулись? Кто просил?

— Книжка-то продается везде. Во многих магазинах.

— Я думал: хоть здесь ее скуплю. Тут друзья, знакомые ходят… — тоскливо сказал Петухов. — Все поменьше разговоров.

— Это выход?

— Глупо, сам понимаю… Но что я теперь могу?

— А как же твои правила? — спросила Вера. — Все делать по-честному, скидки себе не давать?

— Язва ты, Верка. Инфекция ты.

— Мужество — это добавочная нагрузка или нет?

— Не цепляйся! Шла бы ты домой, Пенелопа.

— Я хочу разобраться, — сказала Вера. — Почему взрослые, умные люди не выполняют своих же правил?

— Спроси что-нибудь попроще.

— Нет, — сказала Вера. — Мне это важно. Вот делаю я какие-нибудь глупости и покамест могу оправдать их своим переходным возрастом. Легкомыслием. Ветром в голове. А дальше-то как?

— Придется не делать глупостей, — сказал Петухов. — Единственный выход. Попробуй — может, получится.

Кутерьма в магазине улеглась, очередь растаяла. Встрепанная и рассерженная продавщица убирала прилавок, пострадавший от натиска покупателей.

И даже на Николая Николаевича, вернувшегося в магазин, она взглянула с раздражением. А Николай Николаевич стеснительно проговорил:

— Валечка, простите, пожалуйста… Но я хотел бы приобрести второй экземпляр «Ступенек». Вот этого сборничка.

— Господи, вы тоже!..

— Да понимаете, раскрыл по дороге… стал читать…

— И обнаружили необыкновенный талант?

— В моем возрасте, Валечка, уже не судят столь категорично… Г-хм. Просто в этой книжечке, среди очень неровных и… г-хм… даже слабеньких стихов… есть очень искренние. Читаешь — и задевает за сердце.

— Я на этой работе сойду с ума, — сказала продавщица.

— Полноте, полноте. Что вы!

— Уже ничего не понимаю, что происходит!

— Г-хм… А что, собственно, случилось?

— Только вы ушли, примчался какой-то парень и потребовал тысячу экземпляров этих «Ступенек»! А потом хлынул народ, вдруг безумная очередь столпилась, чуть не дерутся! Все здесь разгромили и исчезли. Как это объяснить?

— Странно, — помаргивая, сказал Николай Николаевич.

— Более чем странно! Мне кажется, эта очередь была нарочно сорганизована!

— Да с какой стати? Кем?

— Автором, конечно! Кому же еще понадобится?

— Предполагаю, Валечка, что вы ошибаетесь. Человек, пишущий такие стихи, не способен… г-хм… сорганизовать очередь.

— А вот они!.. Вот они опять лезут! — воскликнула продавщица, приподнимаясь на носки.

От дверей прямо к отделу поэзии валила толпа мальчишек и девчонок.

В проулке, за углом магазина, Сережка и Павлик наседали на отставших от толпы:

— Зинуля! Давай, давай!.. А ты чего, Лисапета?! Давай по-шустрому!

— Теперь уже надо покупать! — отбивалась Лисапета. — Опять придем, понюхаем и уйдем?! Нас продавщица запомнила!

— Ну и покупай! Подумаешь — восемь копеек! Люди из-за стихов гибли, жизнь отдавали, а ты восемь копеек жмешь, копилка ты глиняная!

Сопротивлявшиеся были сломлены, затолканы в магазин. Сережка утер лицо:

— Еще бы надо!.. И не мелочь пузатую, а постарше бы, повзрослей! Я, пожалуй, сейчас в соседнем дворе облаву произведу…

— Силой пригонишь? — измученно спросил Павлик.

— И пригоню! Если уж взялись, надо не подкачать! Пускай на улице очередь стоит!..

Они обернулись на гвалт в магазинных дверях. Там пятилась, отступала ребячья толпа — Вера, раскинув руки, выпихивала всех на улицу.

— Кажется, мы двигаем их взад-вперед, — сказал Павлик. — А для чего? Где смысл?

— Не знаю. Наверно, эта мелочь не годится, нужны лбы.

— Знаешь, я умываю руки.

Вера что-то втолковывала мальчишкам и девчонкам, толпа постепенно таяла, все поворачивали к дому.

— Играем отбой? — спросил Павлик у Веры.

— Отбой.

— Все раскуплено?

— Нет.

— Зачем же тогда отбой? — спросил Сережка. — Продолжим. Сейчас пригоню лбов. Стеной встанут за Петухова.

— Помолчи, — сказала Вера.

— Разонравился петуховский талант? — сказал Павлик.

— И ты помолчи. Умник.

— Да что ты зафокусничала?!

— Талант — это лопата? Землечерпалка? — спросила Вера. — Между прочим, как ты свои стишки подписываешь? «Павел Исаев, ученик седьмого класса»?