Юрий Сотник: Маска

— Теперь не вертись, а то порежу. — Осторожно сунув лезвие под край формы, он стал подрезать прилипшие к ней волосы.

— Я не могу на это смотреть, — сказала мама и ушла из комнаты.

Минут пять папа занимался своей работой. Наконец он вынул лезвие и передал Дудкину.

— Ну, а брови, наверное, пострадают. Держись! — Он дернул за форму, и та осталась у него в руках. В ней темнели волосы из Гошиных бровей, но их было немного.

Все мы смотрели на Гошу. Он стоял, крепко зажмурившись. Лицо его, сначала бледное, постепенно розовело. Вот он приоткрыл глаза и тут же снова зажмурился (как видно, он отвык от света). Но вот он снова их открыл и больше не закрывал. Мы думали, что он набросится на нас с кулаками или, по крайней мере, заплачет, но он ничего этого не сделал. Он посмотрел на форму, на всех нас, на папу и тихо спросил:

— Получится?

— Несомненно, — сказал папа и позвал, разглядывая форму: — Томочка! Операция окончена.

Мама быстро вошла в комнату.

— Мама, получится! — сообщил ей композитор.

Она присела перед своим сыном, разглядывая, повертела его в разные стороны.

— Выкиньте эту гадость! — сказала она, кивнув на форму.

— Что ты, голубушка! Твой сын такие муки перенес, и теперь, когда главное сделано… Нет, это дудки!

Антон принес гипс к Люкиным, и мы отлили две маски. Гошина мама очень смеялась: с каждой маски на нас смотрела такая сморщенная, такая перекошенная физиономия с зажмуренными глазами, что в школу ее неловко было нести.

С Сеней мы долго не разговаривали. Повстречавшись с нами, он обычно круто сворачивал и обходил нас, делая большую дугу.

1961 г.