Стеван Булайич - Ребята с Вербной реки

— Другого выхода нет, — произнёс вслух Мича, и все повернули к нему головы, — придётся тебя прятать. С сегодняшнего дня и впредь до особого распоряжения ты. Буйволово Ухо, будешь на нелегальном положении! Ясно?

Подпольщик! Такой чести с восторгом удостоился бы любой из черноногих. Придётся скрываться даже от собственной тени, а все о тебе заботятся. Только…

— Только где же он будет спать? — вмешался Рако.

У Боцы уже было наготове спасительное предложение.

— Пусть спит в хижине у дяди Столе. Старик ведь всё равно бывает там только днём.

Мальчишки выглянули в окно: дождливая ночь рассыпала вспышки молний. Пожали плечами: что поделаешь, подпольщик есть подпольщик, придётся немножко и помучиться, раз тебе выпала на долю такая великая честь!

— Днём-то мы вместе будем, — говорит Циго. — Ты устрой бивак в лесочке у Мустанга. Вдвоём вам будет не так скучно.

— Я буду тебе еду приносить, — ласково пообещан Рако. — Я знаю, ты пирожные любишь, мы с Боцей будем тебе свои отдавать. Правда, Боца?

— Хм… ладно! — без особого воодушевления согласился Охотник на Ягуаров.

Договорились обо всём. Срджа прямо светится от счастья, что его верные друзья оказывают ему столько внимания. В конце концов он прикорнул на своей кровати, чтобы подремать до рассвета, а уже тогда уйти в глубокое подполье…

Его разбудило беспокойное ржание Мустанга.

Он вскочил. В окнах светился голубоватый, умытый рассвет.

По ещё тёмным стёклам сползают последние капельки росы. На лугу за домом распелись чёрные дрозды и крапивники, где-то в глубине двора простуженно кукарекает общипанный петух.

Сонный, усталый Срджа, ещё горячий от сна в своей старой доброй постели, скатывает одеяло в трубку, собирает вместе с Боцей пожитки, берёт боевую рогатку и удаляется… удаляется в печальное изгнание.

Опять заржал Мустанг.

— Наверно, он здорово вымок! — шепчет Срджа.

— Вот и хорошо! — замечает Боца. — Этим ливнем с него хоть всю грязь смыло.

Они потихоньку выскользнули из спальни, провожаемые сердечными взглядами черноногих.

Через минуту Срджа вернулся, подошёл к Миче и шепнул ему на ухо:

— Я сегодня ночью пробирался в Дом через девчачью спальню. Мне Лена окно открыла. Знаешь, Мича, проведи с ней работу, чтоб она никому ни слова! Вы, я вижу, вроде дружите… Поговоришь?

— Поговорю. Не бойся… — бормочет Мича и краснеет.

Вот так и шли день за днём, ночь за ночью, и пришла — пятница. Только румяная заря успела поглядеться в мирные воды Вербной реки, как на берегу появилась колонна черноногих. Впереди Вождь на лихом скакуне. Мустанг, словно предчувствуя, что «нынче пламя сечи испытает», гордо перебирает мосластыми ногами и фыркает — того и гляди, из его ноздрей синий огонь вырвется. Страшен конь, а всадник пострашнее: за поясом праща (то бишь рогатка) боевая, «где ударит, ран лечить не надо», за спиною лук и колчан стрел «отравленных». На челе — перья петушиные, лучшие, отборные. Едет верхом вождь черноногих и соколиным оком озирает кустарник на том берегу реки. А за ним полки его боевые. Словно волки, воины «на ногу легки, а очи быстры», как сказал бы народный певец. Лица раскрашены в боевые цвета, тут Боца постарался, вчера Охотник на Ягуаров намял в старой кастрюле диких черешен и перед выступлением в поход дал синего сока каждому воину: мажь как хочешь и сколько хочешь.

И они, взгляните, не пожалели ни краски, ни собственных физиономий. Вымазали синим и щёки, и лбы, и подбородки и теперь похожи на баклажаны. А кто подогадливее, развёл красную акварель и поверх «черешневки» намалевал такие узоры, что ребят теперь и во сне страшно увидеть, а не то что встретиться с ними в рукопашном бою, когда свистят стрелы и летят скальпы с мерзких бледнолицых захватчиков!

Идёт войско, земля дрожит. Всё живое убирается с дороги. Зайчишка один, бедняга, чуть богу душу не отдал со страха, когда топот ног разбудил его ото сна. Помчался он как ошпаренный и, потеряв голову от ужаса, проскочил прямо между ногами Рако.

— Заяц! — загалдели воины.

Но их тут же успокоил голос Вождя:

— Тише вы! Ковбои рядом!

Отряд остановился как вкопанный. Задние ряды напирают на передние, толкаются, шепчутся. Им видно только Вождя на коне, а он как-то странно ведёт себя, пришпоривает коня голыми пятками, что-то дёргает, будто репу тянет.