Да-а, было отчего поломать голову…
Котька (он тоже не спешил, в класс пришел минут за пять до звонка) стоял возле своей парты и лишь растерянно хлопал глазами. Я-то хорошо понимал, чему он удивляется. Увидев меня, Котька сунул портфель-в парту и сделал незаметный знак, чтобы я отошел.
У меня мелькнула озорная мысль: открыться Котьке — очень уж вид у него был оторопелый, просто обалдел человек от изумления, но я все же не решился доставить себе такое удовольствие.
— Сам ничего не понимаю. — Я широко развел руки и скорчил преглупую рожу. — Ладно, покрасили. Хорошо. Но почему вашу…
— Будто нарочно. — Котька с тоской посмотрел на свою предпоследнюю парту в углу, а потом испуганно спросил: — Еще не приходил?
— Пока нет. — Я взглянул в окно. И тут же едва не вскрикнул: — Идет!
Через заснеженную улицу к школьным воротам торопливо шагал Грека.
Побледневший Котька секунду глядел на него и вдруг вцепился в рукав моей куртки:
— Слушай, а если пересяду на его место?
— А он — на твое?.. Правильно! — одобрил я. — Все не так будет злиться…
Котька еще не успел переложить портфель в Грекину половину парты, а высокий сугробик на карнизе окна уже скрыл от моих глаз знакомую фигуру. Я приподнялся на носки, вытянул шею — поздно. В эту секунду Грека, наверное, входит в гардероб, на ходу сбрасывая пальто. Через минуту будет здесь.
Что делать? Как вести себя?.. Оказывается, к этому я не был готов. А секунды бегут… Я шмыгнул к своей парте. Сижу, оцепенел, взгляда от двери не отрываю.
Минута. Вторая пошла… Где же он? Снова открылась дверь. Я больно вцепился пальцами в собственные коленки. Но нет, это Марина. Мел принесла из учительской. Марина улыбнулась. Не просто улыбнулась, а мне. Специально. Я это видел. Под стеклами очков глаза ее на миг сузились, словно подмигнули мне — дружески и спокойно. И вдруг я понял: это Грека должен дрожать и бояться.
Выскочив из-за парты, я поспешил к двери. Греку увидел в конце коридора. Странно: от его торопливости не осталось и следа. Шел медленно и, похоже было, чего-то выжидал. Ага, трусит!
Увидев меня, Грека прибавил шагу.
— Ну, как там? — тихо и настороженно спросил он и показал глазами на дверь класса. — Директор там? Шумит?
— Иди, не бойся. Парты без нас снова покрасили.
— Да ну! — вырвалось у Греки, и уголки губ его поползли к ушам. Не иначе как от радости. — Когда покрасили? Кто?
— Я почем знаю.
— Значит, тихо пока?
— Пока…
— Все равно станут допрашивать… Пускай! — Грека с облегчением засмеялся. — Попробуй докопайся теперь.
— Не радуйся… — Я словно занес над Грекой ушат холодной воды. Оставалось вылить воду. И я сделал это: — Кажется, уже докопались…
Он испуганно вытаращил глаза.
— Твою парту оставили, как была. Все покрасили, а твою…
Громкий школьный звонок будто толкнул Греку к дверям класса. Я поспешил за ним.
Греку встретила настороженная тишина. Кто-то, видно, успел сообщить, что он идет. Грека прошел в угол класса, несколько секунд с недоумением рассматривал изуродованную половинку парты, за которой сидел Котька.
— Здравствуй, — заискивающе сказал Котька и добавил: — Я здесь буду сидеть, ладно?
Грека не ответил. Молча сел рядом…
Во время урока я не раз украдкой оглядывался на Грекину парту. Он сидел мрачный, губы закушены, смотрит прямо перед собой, в пустоту. А незадолго до звонка я оглянулся и встретился с ним взглядом. Смотрел на меня Грека внимательно, вприщурку. Мне как-то не по себе стало.
На переменке Грека велел, чтобы я и Котька «топали» за ним. В конце длинного коридора он шугнул третьеклассников-филателистов, которые с альбомчиками в руках успели занять место на подоконнике. Обождав, когда испуганные ребятишки ретируются, Грека угрюмо обвел нас взглядом:
— Ну, кто и как соображает об этом деле?
А какого «соображения» можно было ждать от Котьки — только пожимал толстыми плечами да вздыхал. И я ничего другого позволить себе не мог. Правда, минутой позже я осторожно спросил:
— А ты хорошо помнишь, что дверь в классе запер тогда?
— Как же не помнить! Еще и подергал — крепко ли. Точно помню, запер. И не об этом речь. Почему, скажите, парту мою не покрасили? Только мою почему-то… Ну?..
Пауза была тягостной. Вопрос Греки висел, как тяжкий меч. Я попробовал пошутить:
— Загадка второй половины двадцатого века.
— Брось! — перебил Грека. — О деле спрашиваю. — И опять воткнулся в меня глазами. — Ну?..
— Ты, Грека, глазищами меня не буравь. — Я старался говорить спокойно и веско. — Ключа ведь у меня, сам знаешь, — не было…
Читать дальше