Владимир Киселев - Любовь и картошка

«Ой, спасибо, доктор».

Женщина с мальчиком ушла.

«Что это значит? — спросил проверяющий. — Что это за лечение картофельным цветом?»

«Да нет,— ответил мой отец,— картофельный цвет ничего не лечит, но мальчик очень запущен. И как бы иначе я заставил ее девять дней подряд мыть ему голову горячей водой с мылом?»

— При чем здесь это? — хмуро спросил зоотехник Стоколос — Реаниматор.

— А при том, что, по-видимому, на фермах, где ставят такие лампы, когда их включат, еще раз присмотрят за животными, дадут свежего корма, лишний раз напоят, почистят стойло.

— М-да...— сказал председатель. — Как же это мы сами не сообразили? И что мы теперь будем делать с этими искусственными солнцами?

— Ну, — сказал доктор Польский, — штук пять я могу взять для больницы.

— Ас остальными?

— Перепродадим. Соседям,— хитро улыбнулся Сережин отец.— Нужно только держать язык за зубами. Чтоб там не узнали, как наш доктор забраковал это новшество.

Но перепродать лампы не удалось. Так и повисли они на балансе колхоза. Уже на следующий день во всех окрестных селах знали об этой истории. Но рассказывали ее, уже добавляя «у нас в селе».

Сереже казалось, что теперь он придумал штуку, которая тоже может войти в число таких рассказов.

Чтобы осуществить свой замысел, Сереже прежде всего нужна была белая кожа. А где достать такую кожу, он знал. Он отправился к своему однокласснику Васе Гавриленко. Вася жил с дедом Павлом Михайловичем в трехкомнатном финском домике — две комнаты внизу, а одна, мансардой, на втором этаже. Домик был облицован местным красным кирпичом «под расшивку».

Ни председателя, ни тихой Васиной бабушки, колхозного счетовода Ольги Степановны, дома не было. В большой комнате на стене в ряд висели три африканские маски. Под ними в деревянной рамке под стеклом — старинная, допетровских времен грамота. Не оригинал. Фотография. «Показания сеченского казака Юшки Гаврилова». На горке с посудой сверху сидели два одутловатых деревянных божка. На другой стене над тахтой была прикреплена бамбуковая циновка и на ней ярко раскрашенный деревянный щит. А в изголовье тахты лежал африканский барабан, сделанный из двух соединенных между собой тыкв. Маски на стенку повесил сын председателя, когда приезжал в отпуск из своей Замбии. Ольга Степановна жаловалась, что они ей ночами снятся. Но снять не решилась.

Вася сидел на тахте и крутил регулятор японского транзистора. Сережа взял у Васи из рук транзистор и начал медленно вращать регулятор волн. Послышалась быстрая и веселая музыка. Какой-то танец. Современный. Скорее всего, южноамериканский. Вдруг музыка зазвучала глуше, какими-то вспышками, задергалась и умолкла. Сережа крутил то в одну, то в другую сторону регулятор волн, но не мог снова настроить транзистор на эту музыку. Волна пропала, исчезла. И Сережа вдруг представил себе межпланетный корабль, который застрял в паутине радиоволн. Огромная бабочка с крыльями, как у махаона. Она бьет этими крыльями, рвет волны, как паутину. Но все равно застряла.

— Как они в эту Замбию едут? — спросил Сережа.

— Летят. Рим — Каир — Найроби — Лусака — это столица.

— Где они там живут?

— При посольстве.

— Про нунду они ничего не сообщали? — спросил Сережа.

— Про какого нунду?

— Не про какого, а про какую. Такая африканская кошка. Серо-полосатая, а величиной с осла. Ее даже львы и тигры боятся.

— Выдумываешь? — недоверчиво посмотрел на Сережу Вася.— Нету такого животного — нунда.

— Есть,— сказал Сережа.— Я читал. В газете. Охотники находили следы. И в руке одного убитого нундой человека остался клок серой шерсти. Ты напиши своему бате, пусть он сообщит, какие там имеются новые сведения про нунду.

— Ладно,— ответил Вася.— Напишу.

— Эти маски у них там священные?

— Когда-то, может, и были священные. А сейчас просто так, украшения.

— Слушай... А на барабанах — кожа?

— Кожа.

Вася подвинул к себе тыквы и захлопал по туго натянутой желтоватой полупрозрачной коже ладонями. Барабаны отозвались утробным, глухим шаманским звуком.

Нет, барабаны Сереже не годились.

— Подожди, Вася, — сказал Сережа.— Этот мяч белый... помнишь, что мы разбили?.. Ты выбросил?

— Нет. Я его починю. Знаешь, какая там кожа? Из буйвола!

— Его уже не починишь. Мы им наш черный залатаем. В воскресенье матч. Принципиальный. С десятым «А».

— Ладно.

Раздобыв таким образом белую кожу, Сережа отправился домой.

Сережина бабушка созывала во дворе кур. Она сыпала им зерно из фартука, и голос ее звучал задушевно. Совсем не так, как когда звала она их, чтобы поймать белую разжиревшую курицу, которая перестала нестись. Тогда созывала она кур еще ласковей, но с какой-то фальшью в голосе.