Петр Карякин - Верный друг

Мушкет, не переставая, лаял, ощетинив шерсть и злобно сверкая глазами. У Саньки в голове проносились обрывки мыслей. Он вспомнил мать, сестрёнку Женю, дядю Петрована, школьных товарищей. Перед глазами вдруг мелькнул неуклюжий автобус с тройным гудком, хотя автобуса этого давно уже не было — по городу ходили новые, большие, красивые машины.

«У дяди Петрована патроны есть, — думал Санька, не спуская с волков расширенных глаз, — вот бы мне их сейчас…» Но дядя Петрован был далеко отсюда.

Всё это переплелось с одной мыслью: «Прыгать с обрыва, а то пропал».

«Прыгать! Прыгать! — выстукивало сердце. — Но как Мушкет! Он не прыгнет… Он боится высоты… его разорвут».

И опять: «Прыгать! Прыгать! Прыгать!» — отдавалось от сердца в виски.

Мальчик крутнул головой, как бы избавляясь от этой мысли, и, схватив ружьё за ствол, решил отбиваться. В это время Мушкет, пятясь, приблизился почти вплотную к нему, лизнул ему руку и стремительно кинулся на ближайшего волка.

В сумерках Санька увидел только клочки беловато-серой шерсти, подхваченные ветром, — всё, что осталось от его верного друга. Он знал, что волки, разорвав собаку, сейчас кинутся на него. Тогда он размахнулся обеими руками и запустил в хищников ненужным теперь ружьём.

Повернув к обрыву, Санька разбежался, насколько позволило расстояние, и, широко раскинув руки, бросился вниз. Знакомо обожгло ветром лицо, засвистело в ушах и медленно сжалось сердце, словно его опускали в ледяную воду. Он до боли стиснул зубы…

Носки лыж мягко коснулись снега, и в ту же секунду ноги почувствовали под лыжами твёрдую поверхность реки. Санька рано распрямил согнутые в коленях ноги и поэтому медленно повалился на бок, не в силах удержать равновесие.

Проехав на боку, загребая лыжами снег, он перевернулся несколько раз и минут пять лежал, не шевелясь, постепенно приходя в себя. Потом с трудом поднялся и, потирая ушибленную руку, оглянулся на берег. Там, высоко на обрыве, стояли волки. Их злобные глаза горели зелёными огнями.

Один из них сел на самом краю и, подняв кверху острую морду, протяжно завыл.

И опять Санька отчётливо, до мельчайших подробностей, вспомнил тот далёкий день, когда он гулял по городу с маленьким Мушкетом.

Вспомнилась напуганная автобусом старуха и лающий на неё тоненьким голосом щенок. Санька с ненавистью посмотрел на волков, которые чёрными силуэтами выделялись на бледном вечернем небе, и, сдвинув тоненькие брови так, что между ними образовалась глубокая, упрямая складка, крикнул:

— Погодите! Вы — волки! Не уйдёте от меня!

Потом мысленно смерил расстояние, которое он пролетел в воздухе, и упрямо подумал: «Факт. Я буду парашютистом».

Отвернулся и тихонько пошёл, всхлипывая и вытирая кулаком застывающие на ветру слёзы.

На пригорке стоит высокий человек. Он приложил руку козырьком к глазам, заслоняясь от солнца, и зорко вглядывался в сторону леса. На опушке по зелёному лугу рассыпалась колхозная отара. Овцы жмутся в тень, поближе к берёзам. Там вкуснее трава и меньше досаждают оводы.

Человек, наблюдающий за стадом, — колхозный чабан — Захар Ильич. Строгое обветренное лицо чабана, с коротко подстриженной бородкой, опечалено. Не спуская острых глаз с отары, он думает о Барбосе. Барбос — это лучшая колхозная овчарка, которую вчера ранил волк.

Вчера на заре Захар Ильич, похлопывая длинным бичом, вывел отару на пастбище. Не успели первые овцы дойти до леса, как оттуда донёсся лай собак. На стадо напал волк.

Обычно волки охотятся по ночам. Но этот волк ночью, видимо, ничем не поживился и рыскал по опушке, высматривая добычу. Когда стадо приблизилось к лесочку, волк выскочил из густой чащи и поймал беленькую ярочку. Забросив её к себе на спину, он пустился в заросли. Захар Ильич находился на другом конце луга. Они с подпаском Михаилом подгоняли отбившегося от стада барашка и не видели волка. Но Барбос учуял зверя и, подняв лай, пустился за ним вслед.

Барбос — крупная русская овчарка. Он зарос длинной волнистой рыжевато-серой шерстью. Большая голова его с крепкими челюстями и немного вогнутыми внутрь клыками чем-то похожа на львиную. Только у Барбоса и на шее и на спине шерсть такая же длинная, как и на голове. Из этих густых зарослей поблёскивали острые злые глаза тоже с рыжеватым оттенком. Но глаза у него не всегда злые, а только тогда, когда он видит не знакомых ему людей, приближающихся к колхозному стаду. Чужой лучше не подходи!