Николай Мамин - Знамя девятого полка

– Молчи, дурень! На себе унесу! – яростно и убежденно бросил Шмелев и крепче прижал к себе руку Егора.

– Что у них там, по две головы, что ли, погоня? – зубы Ивана Корнева сверкнули совсем по-волчьи. – Кто в догон-то пойдет? Туриньи? Так он один. Или, думаешь, унтерам под пулю лезть большая охота? Некому за нами по горам таскаться. Вот уж когда в дол спустимся… Ну-ну, держись, не падай…

Солнце сдвинулось уже к заваленному горами морю, дымящемуся между их расщелинами, и тени стали удлиняться.

Было три часа пополудни.

– Ну-ка, отдохни, Егор, – попросил Шмелев, подводя раненого к вековому валуну.– Давай, Иван, руки, мы его в кресло посадим. Вот так.

Медленным, ровным шагом, стараясь не сбиваться с ноги, понесли Егора дальше в глубь леса на скрещенных руках.

Зеленый и рыжий плюшевый мох мягко обрамлял валуны. Шептались детскими голосками ручьи. Не верилось, что где-то война, оккупация, развалины городов, колючая проволока Догне-фиорда. Горы, камни, лиственницы и сосны стояли так же спокойно, как и тысячи лет назад. Егор беззвучно перебирал бескровными губами.

Три ветвистые, могучие близнецы-сосны сошлись поодаль от остальных деревьев у выбивающегося из камней родничка.

В горле Егора лопались какие-то сухие пузырьки.

– Испить бы…– глухо попросил он. – Сгораю…

Напившись, вздохнул с опаской, судорожно приоткрывая рот, выплюнул себе под ноги кровавый сгусток, внимательно оглядел деревья, камни, зелень вокруг и как бы про себя определил:

– Ну, вот и пришли, Егорка, на якорное место… Да-а… «У Муромской дороги стояли три сосны»… Здесь меня и кладите, товарищ капитан-лейтенант.

Теперь он все время подчеркнуто называл Шмелева полным воинским званием, и это, видимо, доставляло ему удовольствие, напоминая, что плен кончился.

Когда Егора положили, он сказал серьезно и строго:

– Если доведется, передайте там… В Советском-то Союзе. Рад, что и моя грудь полковому нашему знамени послужила. Ну а обо всем прочем что ж толковать – на то война…

Егор закрыл глаза, запавшие и углубленные синей, уже предсмертной тенью, и затих. Грудь его почти не поднималась, только в горле потрескивало, точно лопались, ссыхаясь, какие-то хрупкие пузырьки.

Прижавшись щекой к ствольной накладке, на корточках сидел у его изголовья Ванюшка Корнев.

Опершись на винтовку, с постаревшим, мрачным, казалось закопченным, лицом стоял над ними Шмелев.

Настораживаясь, звенела страшная горная тишина. Только шепотом о чем-то очень древнем рассказывал ручей.

Несмотря на восковую бледность, лицо умирающего на минуту потеплело, став прежним незатейливым лицом самого обычного русского парня. Чуть приоткрыв глаза, Егор кивком подозвал к себе Ивана и шуршащим шепотом выдохнул ему в самое ухо:

– На Волге-то когда будешь… Если приведется… Так ты сыграй эту самую мою «Катю-пастушку» и обязательно меня вспомни. А в Енотаевске приведется погостить, зайди…– дальше Иван не разобрал слов, только беззвучно подергивались уже мертвеющие губы.

Так сурово и тихо отошел от жизни Егор Силов – бедовый волжский штурвальный с буксирного парохода «Арктика».

…Капитан-лейтенант первым поднялся от изголовья покойника. Закинул за плечи винтовку, отряхнулся от хвои.

– Забирай знамя и пошли, Ванек… – вздохнув и впервые за весь год войны называя своего краснофлотца уменьшительным именем, позвал он Ивана.

Иван осторожно, точно боясь разбудить спящего, начал расстегивать бушлат на его груди. Подкладка вверху отпоролась, и помятый грязный шелк, смоченный свежей кровью, точно помолодел, стал по-прежнему ярким, как почти год назад, когда знамя только передавал полку седоголовый генерал из штаба округа.

Поцеловав покойника в холодные, точно вырезанные из жести губы, Иван поправил бескозырку на его голове и, пальцы в пальцы, сложил руки мертвеца на высоко поднявшейся грудной клетке. Но помедлил секунду и, снова нагнувшись к холодеющим рукам Егора, собрал в кулак пальцы той руки, которая лежала над сердцем – стынущие пальцы так и остались плотно стиснутыми в кулак, словно мужественная и даже в смерти грозная эмблема.

…Лесом шли молча, а когда выбрались на опушку и уже снизившееся над плоскогорьем солнце, ударив прямо в глаза, зажгло игрушечные оконца далекого, крытого черепицей городка и густеющие тени синим торжественным нимбом тронули леса на отрогах дальних гор, капитан-лейтенант, зажмурясь, попросил тихонько:

– Ну, синеглазая фрекен Норге, по старой дружбе выручай беглых…