Мария Парр - Тоня Глиммердал

Вдруг кто-то открывает с улицы дверь, и Тоня слышит шаги в коридоре. Видно, папа вернулся из Барквики. Как-то слишком рано, думает Тоня. Ей бы хотелось успеть дочитать зеленую книгу.

— Папа, представляешь, Хейди… — говорит Тоня в открывающуюся дверь.

Она не договаривает фразу.

В дверях стоит не папа.

Тоня вообще-то девочка храбрая. Она почти ничего не боится. Ее не страшат привидения, потому что она в них не верит. Она не трусит, когда остается одна, потому что давно к этому привыкла. Ее не пугают ни высота, ни темнота, ни скорость, ни глубина, ни чужие дяди, ни злые тети, ни пауки, ни мыши, ни огонь, ни даже гроза с громом и молниями. И Клауса Хагена она тоже не боится. Она боится лишь одной вещи на свете, но боится так сильно, прямо до смерти, что этот страх перевешивает всё, чего она не боится. При виде собаки у Тони Глиммердал душа падает в пятки, сердце замирает и подкашиваются ноги. И это нисколечко не смешно.

Единственная собака, которую Тоня изредка отваживается погладить, это карманного размера пудель Метисса в парикмахерской Тео, но Тоня старается делать это как можно реже, и она всегда готова дать кругаля, лишь бы обойти стороной собаку.

Одно дело, когда в кухню Гунвальда без стука входит совершенно незнакомая дама. И даже то, что она ростом с великана, как-то можно пережить. На всё на это Тоня могла бы среагировать разумно, если бы не собака. Но огромное четвероногое чудище с приплюснутой мордой и блестящей шерстью, которое внезапно, без предупреждения, вошло в кухню и зарычало…

Бедная Гунда метнулась под кровать со скоростью ракеты. Тоня от страха не могла даже позвать на помощь.

— Ты кто? — спросила великанша.

Ничего вопросик, да?

— Э-э-э-э, — заблеяла Тоня, подтягивая к себе коленки. Великанша потянула собаку за поводок и вывела вон.

Тоня услышала, как они что-то с шумом делают во дворе. Вся дрожа, она слезла со стула, уронив на пол книгу о Хейди.

Когда великанша с грохотом ввалилась назад в кухню, Тоня всё еще была белого цвета (не считая веснушек).

— Я привязала его к флагштоку. Не суйся к нему. Он кусается, — сказала великанша грубым голосом.

И замолчала. Дверь она оставила открытой. Видимо, намекая, чтобы Тоня поскорее выметалась. Ну и нахальство!

— А вы кто? — спросила Тоня, стараясь, чтобы вопрос прозвучал строго, но ей помешало любопытство.

Незнакомка, кстати, красивая, только одета кое-как. Загорелая, а глаза почти черные. Она похожа на Рони, дочь разбойника, но гораздо больше размером.

Великанша не отвечает. Она озирается по сторонам. Долго не сводит глаз со скрипки Гунвальда, потом с зеленой книги на полу. Потом сверху донизу оглядывает Тоню.

— Слушай, ты ведь здесь не живешь?

Тоня мотает головой.

— Нет, здесь живет Гунвальд, но он в больнице. А я живу на той стороне.

— Я могла бы и догадаться, вон ты какая рыжая, — говорит великанша.

Тоня разевает рот. Великанша садится на Тонин стул, как будто кто-то дал ей право занимать стул, на котором всегда сидит Тоня.

— Ты сестра Сигурда?

Тоня сильно удивилась.

— Нет, он мой папа.

Великанша, которая высматривала что-то в окне, резко повернулась к Тоне.

— Ничего себе, — пробормотала она.

И тут гроза Глиммердала в очередной раз доказала, что она любит гостей больше, чем обычные люди.

— Хотите кофе? — спросила она, подумав, что пусть кофейник послужит им еще разок, прежде чем она сотрет его в порошок.

Великанша не хочет кофе.

— А что ты здесь делаешь? — спрашивает она вместо кофе.

— Что я здесь делаю? — изумленно переспрашивает Тоня. — Гунду кормлю.

— Ты знакома с Гунвальдом? — строго спрашивает дама.

Тоня объясняет, что Гунвальд ей сосед, крестный и лучший друг.

— Понятно, — отвечает дама и меряет Тоню взглядом с макушки до пят.

Почти всегда отпускники, встретив Тоню, долго ее рассматривают: грива на голове, веснушки на лице, небрежная одежда и, наконец, ноги, одна из которых смотрит прямо, а вторая чуть косолапит. Но такому тщательному осмотру Тоня еще не подвергалась.

— Теперь тебе пора домой, я думаю, — говорит великанша. — Кошку я буду кормить сама.