Эндре Эриксен - Осторожно, Питбуль-Терье!

Сквозь плотные занавески едва пробивается блеклое марево с улиц.

— Ой, — ойкает мама.

— Электричество отключили, — говорю я.

Иду к окну, раздвигаю занавески — во всех окрестных домах море света.

— Пробки вышибло, наверно, — вздыхает мама.

Я открываю щиток. На нем лежит фонарик, так что можно посветить внутрь. Я дергаю все тумблеры — никакого результата.

Делюсь этой новостью с мамой.

— Ой, — ойкает она.

Мы зажигаем все имеющиеся в доме стеариновые свечки и расставляем их по гостиной и кухне.

Но свечек не так много, и некоторые углы остаются темными. Не полный ужас, с этим как раз можно жить, если время от времени посматривать туда, чтобы снова и снова убеждаться: там ничего нет, одна пустота.

От пламени свечей на стенах тени. Они дрожат и колеблются. Но это совершенно нормально. Тем более что я не верю в привидения. А если б они и были, то ведь еще нужны причины, чтобы они привиделись. А какие у нас на то основания? Никаких.

Мы садимся на диван и начинаем ждать, когда включат свет.

Он не включается.

— Надо электрику звонить, — говорю я.

— Сейчас все включится, — говорит мама.

— Да, а если нет? Что ж нам, на Рождество без света сидеть?!

Мама по-прежнему весела:

— Главное — не впадать в отчаяние.

Я чувствую, что начинаю раздражаться.

— А мясо запекать мы будем тоже на оптимистичном отношении к жизни? Или в духовке?

Мама вздыхает, но едва заметно.

— Одно ясно, — говорит она строго, — никаких неизвестных электриков я в дом не пущу.

Горящие свечи слабо потрескивают, в пламени огромного свечного кубика, стоящего на столе, изредка вспыхивают искры.

За окном характерный скрип. Кто-то идет по снегу. Скрип все ближе и ближе. Мама едва дышит.

Я упираю в нее взгляд, и мама в ответ улыбается и нервно хмыкает.

Скрип смолкает. Сменяется топотанием. А затем — снова скрип, но теперь шаги удаляются, они доносятся глуше, глуше и исчезают почти совсем.

Мама сглатывает.

— Джим, мне не страшно, — говорит она.

— И мне тоже.

— Со свечками очень уютно.

— Угу.

Громким и очень веселым голосом мама говорит:

— Этот человек, наверно, скоро вернется.

И мама легонько вздыхает. Свечка на столе гаснет. Мама вздрагивает и хватает меня за руку. От затушенной свечки серой спиралью поднимается дым. Я быстро оглядываюсь — во всех темных углах ничего, кроме темноты. Единственное, что шевелится, — светлое пятно на стене.

— Никогда нельзя знать наверняка, как оно пойдет, — шепчет мама. — Так что надо нам с тобой купить побольше свечек.

В последние дни я забыл горевать о потере бункера. Но сейчас мне его ужасно не хватает.

До закрытия торгового центра осталось несколько минут. Я спешу изо всех сил. Снег падает крупными снежинками, и настроение у меня совершенно рождественское.

Но!

Надо смотреть правде в глаза. До Рождества два дня, и празднование его под большим вопросом, хотя мама и вычеркнула все пункты из своего листочка.

Если того требует жизнь, человек может обойтись очень много без чего. Я переживу без настоящей елки. Так и быть. Хотя буду считать, что поступился многим. Но электричество мне нужно. Для всего, что называется Рождеством, нужна электроэнергия; без нее не зажаришь мяса на ребрышках. И не посмотришь диснеевские мульты. И лимонад в холодильнике станет теплым. А сама квартира выморозится!

В таких условиях лично я праздновать Рождество отказываюсь. Вы как хотите, а я уж лучше займусь чем-нибудь повеселее.

Снежные хлопья такие приятные-приятные. Естественно, эти идиоты украсили подход к торговому центру горящими факелами и мигающими гирляндами. Вот ведь люди, ни в чем удержу не знают. Им и дела нет, что не все так восторженно относятся к этому дурацкому Рождеству.

У самых дверей, которые открываются и закрываются, выпуская посетителей, стоит продавец елок и продает елку папе с двумя малышами-детсадовцами. Папа одет в костюм и немного похож на Супермена, когда тот не при исполнении. Пока папа запихивает елку в лыжный кофр на крыше машины, мальчик с девочкой забегают в центр и прямиком к Торстейну. Он сидит на складном стульчике в своем жалостно куцем наряде. Улыбается Торстейн хуже, чем дядя из детской передачи. Он сполз, насколько можно, со стула и держит мешок на коленях. Девочка опасливо подходит к нему и делает книксен. Мальчик останавливается поодаль. Торстейн кивает им, улыбаясь, как ясное солнышко. Мешки его щек похожи на красные яблоки.