Рахмат Файзи - Его величество Человек

—А что же делать? Вот и у Салима-кожевника вы остановили меня, дернули за локоть. А я ведь и рта не успел раскрыть, как его жена принялась кричать. Неужели найдутся еще такие?! А тут тысячи бездомных едут к нам...

—Не паникуй. Возьми себя в руки. Ты, председатель махаллинской комиссии, должен знать всех как свои пять пальцев. Люди ведь друг на друга не похожи. И учти: война не обошла ни одну семью, во всех домах нарушила покой.

—Понимаю.

—Как же не понять... Щекотливое это дело — уговаривать, чтоб приняли чужие семьи. Люди у нас хорошие, с чистой душой, добрые. Вот сегодня побывали мы у многих. Разве кто-нибудь решительно отказал? Нет. Только в двух домах произошла осечка. Но, конечно, может случиться, что мы еще встретим и отказы.

—Те, кто отказал нам, предпочитают свои личные интересы интересам народа.

—Одумаются. Завтра, когда начнем размещать эвакуированных, будет другое. Увидят женщину, которая несет или ведет ребенка, и сразу смягчится сердце. Расчувствуются, подойдут к ней, возьмут ее и ребенка и поведут к себе домой.

—Это те, что отказали-то? — усомнился Абдухафиз.

—Попомнишь мои слова! И Кандалат поступит точно так же. Я в этом уверен. Еще обидится на тебя: «Почему не сказали мне сразу?» Жена Салима-кожевника тоже подобреет.

—Откуда вы это знаете?

—Не спрашивай, откуда я знаю. Хочу, чтоб и ты знал, сынок. Душа человека тверже камня, но нежнее розы и широка, как море. Помни это — и никогда не ошибешься.

—Узнать душу человека труднее всего. Это я давно понял,— сказал Абдухафиз, а про себя подумал: «Мудрый старик. Правильные слова говорит».— Половину домов обошли,— продолжал Абдухафиз.— Лишь джаркуча [31] Джаркуча — тупик внутри квартала. и дворы в том конце махалли остались. Может, завтра, не дожидаясь меня, начнете обход?

—Нет. Не пустяковое это дело. Вместе завершим обход, сынок.

—Ладно. Постараюсь прийти пораньше.

—Ну, что же, чай допит, ноги отдохнули, пора идти на покой.— Абдухафиз хотел встать, но Ариф-ата остановил его, с загадочным видом взял за руку.

—Погоди-ка, сынок. Есть еще одно дело.

—Какое дело, Ариф-ата? Уже полночь!

—Хочу спросить тебя, сынок: ты заготовил дрова и уголь?

—Нет еще. До холодов ведь далеко.

—А крышу обмазал?

—Э, какой вы неугомонный человек, Ариф-ата! Пока крыша не потечет, разве стоит думать об этом?!

—Стоит. Осень уже наступила. Видел, какой дождь прошел на днях? Это он предупредил тебя: будь, Абдухафиз, начеку. Раньше сами хозяева заботились о топливе, о ремонте крыш, дувалов. Теперь они почти все на фронте. Кто же будет думать об этом? Ты, сынок. Больше некому. А тут эвакуированные приезжают. Не стыдно ли будет перед ними?

Абдухафиз хотел отшутиться: «Вот, мол, мы и подумали, поговорили»,— но вовремя понял, что это может обидеть старика. Ведь прав Ариф-ата, не зря беспокоится. Абдухафиз задумался. С войной появилось много новых забот, они заслонили собой все остальное, и он забыл о насущных нуждах махалли.

—Не думал я об этом, Ариф-ата, правильно вы мне напомнили.— Абдухафиз озабоченно вздохнул.

—Раз постигла нас беда, надо думать, как ее одолеть. Конечно, люди сейчас не станут приставать: сделай то, сделай это. Понимают, в какие дни живем. И все-таки пусть женщины не так чувствуют отсутствие своих мужчин. Подумай о них, сынок.

—Актив надо созвать,— загорелся Абдухафиз,— и медлить с этим нельзя. Ясно, закипит работа у комиссии по оказанию помощи семьям фронтовиков!

—Молодец, понял меня. И хорошо, что не обиделся: сам, дескать, про все знаю. А потом, сынок, время от времени навещай семьи солдат. Спросишь: «Как поживаете, есть ли весточки?» От одного этого человек воспрянет духом.

—Все-то вы знаете, Ариф-ата. Не мне, а вам бы быть председателем. Это ошибка, что избрали меня,— испытывая благодарное чувство к старику, сказал Абдухафиз и придвинул к себе костыли.

—Э, разве ты будешь доволен, если выберут не тебя? Случись такое, ты бы за мной с палкой в руке в погоню пустился! — пошутил Ариф-ата. Оба весело расхохотались. Тура-муйлав, сидевший неподалеку, тоже рассмеялся, хлопая себя по круглым коленям.

Вот уже несколько месяцев Махкам-ака и Мехриниса работают не покладая рук. Работы много. Прежние нормы теперь не существуют, введены новые.

Да о них никто и не думает. Артель давно уже трудится в две смены. Каждый кузнец выполняет работу за двоих, за троих.

В низеньком помещении, расположенном в конце двора Махкама-ака, от зари до зари непрерывно пылает огонь, летят искры от раскаленного железа. Часто Махкам-ака и Мехриниса здесь же, в кузнице, завтракают, иногда и ужинают.