Рахмат Файзи - Его величество Человек

—Мы торопимся. Надо еще по делам зайти. Спасибо вам. Спите спокойно, янга, не тревожьтесь. Салтанат скоро вернется.

—Значит, поезд еще не отправился?

—Пока нет. До свидания!

Кандалат-биби проводила гостей до калитки и не уходила с улицы, пока не умолк стук костылей. «Добрые люди. Благословение им. Пришли навестить меня! Хоть и успокоили немного, а пища все-таки в горло не лезет». Разговаривая сама с собой, она прошла на кухню, открыла крышку котла и вместо супа увидела густую, разваренную картошку. Суп выкипел. «Хорошо, что не задержались гости, как бы я подала им такое?» — подумала Кандалат-биби.

Она не знала, конечно, что Ариф-ата и Абдухафиз очень голодны и с удовольствием съели бы ее загустевший суп.

Ариф-ата в другой раз непременно задержался бы здесь. Это не чужой дом — дом близкого друга, где он часто бывал. Но теперь спешил уйти из опасения, что Абдухафиз возьмет да и скажет про совещание в исполкоме, про то, что для эвакуированных решено искать жилье. Получилось бы, что они пришли к Кандалат-биби с корыстной целью, а не просто навестить жену фронтовика.

Ариф-ата и Абдухафиз направились прямо в чайхану. Был уже поздний вечер, и, кроме двух стариков, сидевших на топчане у цветника, других посетителей не было. Стариков обслуживал Тура, по прозвищу «Муйлав» — «усатый», немолодой помощник Арифа-ата.

—Эй, магазин твой обокрали!..— весело пошутил Абдухафиз.

—На это осмелится только тот, у кого десять голов, председатель! — засмеялся в ответ Тура-муйлав. Он встал и из кладовой принес миску, завернутую в дастархан.— Вижу, что вы изрядно проголодались.

—Откуда тебе это известно, Тура-ака? — удивился Абдухафиз.

—По Арифу-ата с первого взгляда видно.

Ариф-ата отвернулся, сделал вид, что не слышит, и, заваривая чай, с трудом сдерживал смех.

— Не угадал ты, Тура-ака! Мы только что ели плов. Разве стал бы Ариф-ата заваривать чай, если б был голоден!

—Про вас я не знаю. А что ака покушал — непохоже.

—Почему?

—Нос повесил и слова вымолвить не может.

Абдухафиз расхохотался.

—Составь нам компанию, куда ты уходишь? — сказал Ариф-ата, обращаясь к Туре-муйлав, и развернул дастархан.

—Кушайте сами. А я, знаете ли, ел лагман и пожадничал. Съел лишнее и никак не могу переварить,— простодушно пояснил Тура-муйлав, поглаживая живот.— Принес младший из ваших внуков. А это вам. Успело остыть. Не разогреть ли?

Ариф-ата молчал. У Кандалат-биби он тоже был немногословен и по пути не промолвил ни слова.

—Я восхищен тобой, Тура-ака. Ты действительно хорошо знаешь Арифа-ата. Он молчит, словно наелся воску,— заметил Абдухафиз.

—Много лет мы близки, как отец и сын,— хвастливо сказал Тура-муйлав, бросив под язык нас [30] Нас — особо приготовленный табак, закладываемый под язык.

—Хватит болтать! Бери побыстрее пиалу, чай остывает.— Ариф-ата протянул чайник Абдухафизу.

Молчаливость вовсе не была в характере Арифа-ата. О, он любил поговорить. Но совещание в райисполкоме необычайно разволновало его. Надвигалось невиданное, неслыханное и вместе с тем неотвратимое. До пустых ли слов сейчас?

Предстояло немедленно начать подготовку к размещению эвакуированных из оккупированных врагом городов и прифронтовой полосы. Эшелоны с беженцами приближались. Прямо из райисполкома Абдухафиз и Ариф-ата отправились по дворам махалли. Тогда-то и заглянули они к Батыру, угодив на его проводы. И хорошо, что они попили там чаю, отведали шурпы. С тех пор все на ногах, все в хлопотах. Обошли полмахалли.

—До чего же боязлива Кандалат-биби! Помните, Ариф- ата, как она побледнела? — вспоминая последний визит, сказал Абдухафиз.

—Да, паниковать она умеет. Хорошо, что зашли, иначе она вышла бы на улицу и стала вопить о помощи. Всю жизнь Кандалат-биби такая. Раньше и о муже так же пеклась. Она и ему была как мать — ведь по возрасту она много старше Шахабиддина.

—Ну и наврали же вы ей...

—Другого выхода не было. Она могла заставить нас сейчас же искать дочь. А тут все-таки успокоилась. Сам аллах прощает, когда приврешь для доброго дела... Хорошо, что ты был осторожен.

—В чем?

—Ты мог затеять разговор об уплотнении. Она бы упала без чувств.

—Неужели она не поняла бы, какую беду переживают люди? Ведь есть же у нее сердце!

—Но втолковать ей было бы трудно. И потому еще трудно, что она вспыльчива. Правда, вспылит и тут же остынет. Вообще-то она очень мягкосердечная женщина.

—Описали вы ее...

—Знаю ее, братец. С такими надо быть очень деликатным...