Рафаил Бахтамов - Властелин Окси-мира

Можно представить себе и дыхание без кислорода. На Земле есть так называемые анаэробные бактерии – кислород им не нужен. В принципе допустимы и другие живые существа, которые дышали бы фтором, хлором или углекислым газом.

Таким образом, не свойства кислорода сами по себе имеют решающее значение. И не только его обычность, распространённость на Земле. Всё дело в сочетании. Именно сочетание высокой активности (второе место после фтора) и распространенности (второе место после железа) вывели кислород на первое место, сделали его незаменимым.

– Теперь мы знаем всё о кислороде? – спрашиваю я Гену.

Он довольно хмыкает.

– Не всё. Однако на первое время…

Я киваю.

Пройдёт немного дней, и обнаружится, как грубо мы ошиблись. Но в тот ясный апрельский день 1948 года настроение у нас было самое солнечное. Д.Д. подписал чертёж!

По обыкновению он рассматривал его долго и придирчиво. Отложил красный карандаш, взял простой, чертёжный. Обвёл одну линию, поправил другую. Долго ворчал себе под нос. Слух у меня хороший, и кое-что я разобрал:

– Не идеал. Отнюдь. Понятия о конструктивности отдалённые. Технологичность нулевая… Впрочем, модель…

Вслух он сказал другое:

– Будем пробовать, – и коротким движением подписал чертёж.

Это вышло так просто и буднично, что мне стало обидно. По-моему, стоило сказать что-нибудь скромное, но торжественное. Вроде: «Пусть проект будет не последним» или хотя бы: «Поздравляю и желаю удачи».

Ничего этого Д.Д. не сказал. Он сразу же уткнулся в следующий чертёж – правда, работы было много. И Смолин меня загрузил очередной заявкой, которую следовало коренным образом переделать.

Краем глаза я наблюдал. К Д.Д. подошла Люся, взяла со стола стопку чертежей, в том числе и наш. Сняла кальку. Д.Д. её подписал. Потом появились «синьки» или, вернее, «бурки», потому что аммиачная светочувствительная бумага, на которой теперь печатаются чертежи, бурого цвета. Я взял экземпляр – на память.

Гена чертил хорошо, линии у него были установленной толщины, законченные и ясные. Может быть, поэтому чертёж казался учебным, ненастоящим. Не верилось, что по нему можно сделать вещь в пластмассе и металле.

«Аммиачка» размыла линии, они потеряли отчетливость. Чертёж стал скромнее и реальнее. В нём появилось что-то волнующе-производственное. Такие чертежи я видел на заводе, когда мы проходили практику.

На бланке со штампом «Отдел изобретений» Майя отстукала официальную «бумагу» начальнику портовых мастерских. В письме Смолин просил изготовить «экспериментальные образцы следующих приборов». Дальше шло перечисление. Наш назывался третьим.

– Позвонить Татаринову? – спросила Майя.

Это было просто вежливое напоминание, Татаринову всегда звонил Данил Данилович.

– Я сам, – сказал Д.Д.

Татаринов пришёл через четверть часа. Как обычно, он сначала поздоровался со всеми, а потом отдельно за руку с Данил Даниловичем. Взял один чертёж, другой… Наконец, наш.

– Володя! Гена! – крикнул Д.Д. и, когда мы мгновенно появились, добавил: – Авторы.

Татаринов снял свои тяжёлые роговые очки и внимательно оглядел нас. Кажется, только теперь он нас заметил.

– Молодые, – сказал он коротко и почему-то вздохнул.

– Молодые, – откликнулся Д.Д. и вздохнул тоже.

Татаринов надел очки и начал изучать чертёж. Чтобы успокоиться, я призвал на помощь теорию вероятности. Если во всех известных нам случаях (в n случаях) Татаринов без возражений принимал чертежи, подписанные Д.Д., то не было почти никаких оснований ожидать, что в этом, «n + 1»-ом, случае он откажется. С другой стороны, удача с перекисью – счастливый случай. Вполне вероятно, что следующий – для равновесия – будет как раз несчастным…

– Размеры пружины надо выдержать точно? – спросил Татаринов.

– Желательно, – ответил Д.Д. – Но небольшие отклонения допустимы. А что, нет подходящей?

– Ничего, найдём. А сроки?

– Недели хватит?

Татаринов немного подумал (мне это время показалось вечностью) и произнёс слова, которые сразу решили все проблемы теории вероятности:

– Ладно, сделаем.

Уходя, он неожиданно протянул нам руку: сначала Гене, потом мне.

– Не беспокойтесь, – сказал он и улыбнулся. – Всё будет в порядке.

Никому – даже академикам и адмиралам – он этого не говорил. А они тоже волновались, это я сам видел.