Шукурбек Бейшеналиев - Сын Сарбая

Буйлаш сдержанно кивнул и отвернулся, отец сделал вид, что не слышал слов сына. Дардаке не мог понять, чем недовольны взрослые. Тогда Салима сказала:

— Пора бы тебе знать народную примету. Предки наши говорили: «Если, отправляясь в путь, джигит хвастается, он навлекает на себя беду».

Попрощавшись и немного отъехав, Дардаке обернулся. Он увидел, что все стоят и смотрят ему вслед, а старый Буйлаш гладит щеки ладонями, благословляя его и желая развеять дурные чары.

Ударив палкой вола, Дардаке сердито крикнул:

— Чшу ош! Поторапливайся, ленивый!

Но вол и не подумал прибавить шагу.

Поднявшись на ближний перевал, Дардаке увидел, как вдали золотятся под солнцем ледяные вершины.

Правду сказать, Дардаке еще никогда не ездил так далеко без взрослых. Он знал, что ему надо преодолеть два не очень высоких и не очень крутых перевала, что нужно держаться ближе к лесу, а потом круто свернуть направо. Он помнил, что должен пересечь новую шоссейную дорогу, по которой то и дело проносятся грузовые автомашины. Небольшое расстояние можно и ему проехать по этой ведущей на рудник дороге. Правда, всадники предпочитают пускать своих лошадей или волов старой земляной полузаросшей тропой. Не всякое животное при встрече с машиной ведет себя спокойно. Дардаке слышал от людей, что месяц назад произошел такой случай. Встретившись с паровым дорожным катком, испугались и понесли запряженные в воз сена верблюды. Женщина, сидевшая на возу, не догадалась повернуть их на крутой откос, и они с размаху полетели в пропасть. Погибли оба верблюда, а женщина выжила только потому, что удар смягчило сено. И все-таки она сломала руку и ушибла голову.

Дардаке вспомнил этот случай, но это не значит, что он боялся. Он был уверен в своей неуязвимости — все впереди обещало быть легким, приятным и радостным. Деревянное потертое седло, на котором обычно сидел впереди отец, сейчас было под ним, и Желтопегий, круторогий вол, и два больших бидона, висящие по бокам, и горбатая тропа, что извивалась перед ним, и солнце, бросающее вдоль ущелья свои первые зеленовато-белые лучи, и ручеек, журчащий под склонившимися ветвями кустов, — все принадлежало только ему, одинокому путнику, выполняющему важное задание. Он преодолел первую гряду холмов. Теперь его никто не видит, разве только ястреб, что кружит в бледной утренней голубизне. Он едет. Мягко ступают копыта вола, чуть поскрипывает седло, бидоны хорошо подтянуты и не натирают животному бока. Все спокойно. Он едет. И слава богу, он один, никто его не сопровождает.

Откуда такое настроение? Что случилось? Почему вдруг захотелось ему одиночества? Почти все лето он был один с коровами, и только в самое последнее время у него появился друг — вдвоем им стало куда как веселее. И сегодня, если б Дардаке пошел со стадом, наверно, встретился бы с Чекиром… Да, Чекир удивится, увидев вместо молодого парня рыжебородого старика. Поскачет навстречу, смешает стадо…

Дардаке невольно рассмеялся, представив, как удивятся оба, и отец и Чекир.

Посмеявшись, Дардаке опять стал серьезным. Он даже поругал себя за неуместный смех. Разве может взрослый путник, едущий по делу, с важным поручением, хохотать или даже улыбаться! Если бы кто-нибудь увидел со стороны, сразу бы сказал: это едет сумасшедший или… или ребенок.

В том-то и дело, что он не ребенок. Да, да, именно в этом дело! С того самого места, где скрылись за холмом отец, мать и старый Буйлаш, он, Дардаке, перестал быть ребенком. Конечно, он и раньше оставался в горах один. Но какое может быть сравнение! Со стадом он уходил самое большее на пять-шесть километров. Туда приходила даже девчонка Зейна со своими подопечными ребятишками. Разве пустили бы ее на такое большое расстояние, да еще и с грузом!

А сколько километров от аила до кыштака? Вот удивительная штука — этого Дардаке не знал. Никто этих километров не считает, и взрослые о такой ерунде не думают. Отец сказал: «К обеду привезу косцам айран». А в какое время у косцов обед? Ну, уж это-то можно сказать совершенно точно: когда они откладывают косы, вынимают из кошелки домашние припасы и принимаются за еду. Точнее не скажешь. Часов ни у кого нет, даже у бригадира. И все-таки не бывает так, чтобы обед начался позже или раньше. Есть примета: солнце осветило правый склон Петушиной горы, тень зашла за Шестирогую скалу. С каждым днем надо делать небольшую поправку — старики это умеют, они и без часов скажут время с точностью до десяти минут.