Наталия Лойко - Женька-Наоборот

Как и следовало ожидать, Анатолий спросил:

— Со стихами покончено?

Разобрался с налету. Такому можно все объяснить, поймет. И поможет поступить по-мужски.

— Тут разве до стихов? Заберешь меня отсюда, скажи?

На исчерна-загорелом лице трудно было прочесть ответ. Брат долго молчал, потом пожаловался на то, что продрог. Они встали, под одним пиджаком зашагали к дому. Было и вправду свежо.

Всякая мать, увидев своих сыновей голодными и продрогшими, прежде всего бросится их кормить, заставит согреться — к разговору приступит потом. Надежда Андреевна, уже не в нарядном, а в домашнем пестреньком платье, хлопочет возле плиты. Подрумянивает на сковороде куски кулебяки, разливает по чашкам чай. А ведь до этого, до того как в прихожей послышались голоса Жени и Анатолия, она, уложив мужа, битый час проторчала без дела в гостиной. Не было сил заняться хотя бы уборкой. Сейчас силы нашлись.

— Толик, дать к ветчине горошку? Женя, не обожгись!

Пусть чаевничает, негодник, пусть набивает рот всем, что осталось в салатницах и на блюдах! От расплаты все равно не уйдет. Придется ему, голубчику, объяснить матери, куда подевался «Шаляпин», откуда взялась «мачеха».

Наевшись, Женя потянулся и громогласно зевнул. Зато мать его не зевала. Пальцы ее легли на плечо, обтянутое новой тенниской.

— Ну? Давай отвечай…

— Отвечу я! — быстро сказал Анатолий.

Мать узнала историю, которая началась с облысевших кистей, а кончилась пропажей Шаляпина. Анатолий сделал попытку — не просто, а с философией! — разобраться в том, почему Женя не рискнул обратиться к родителям. Тут уж мать взорвалась. Тут пошло…

— Мы же и виноваты! — Вилка, при помощи которой она снимала с блюд несъеденные закуски, чтобы по-хозяйски убрать все остаточки в холодильник, описав дугу, плюхнулась на пол. — Вот как, не рискнул обратиться? Его, видите ли, смущает то, что несчастный отец гнет спину ради лишней копейки? Он уже готов совсем от родителей отказаться!

— Тоже скажешь… — пробурчал Женя и вдруг расхрабрился. Он знал, что у них с братом по поводу «липшей копейки» единый фронт. — Слушай, мама, мы уже сто раз говорили: ничего нам не надо. Пана зря мучается.

— Как это — зря?! Ты ему за эти мучения «спасибо» скажи. Он такой… Он не умеет устраивать финансовые делишки, как некоторые. (Сыновья понимали, кто эти некоторые.) Вы же не хотите, чтобы ваш отец стал ловчилой, использовал свою должность, добивался незаслуженных премий? Вы же сами будете против.

Всякий нормальный сын будет против. Слышала бы мама, как сегодня в тупичке у ларька они с Анатолием рассуждали о том, до чего им ненавистны ловчилы (даже в школе такие имеются: навострились не столько знания получать, сколько отметки). Анатолий считает, что все эти мошенники да проныры нарочно давят на честных людей, стараются, чтобы все за ними тянулись. Еще позволяют себе не уважать тех, кто живет «не на уровне». У той же Иркиной матери это на каждом шагу. Не уважает! А сама никогда нигде не работала.

Толик еще на улице рассказал брату примечательный случай. Дело было давно, когда семья их, еще не оправившись от войны, была от «уровня» на космическом расстоянии… В их домишко в Сокольниках нагрянула гостья, вползла, как змея, в своих меховых ботиночках и шубке из какого-то знаменитого меха, удачно добытой через знакомого продавца. Вползла и, разумеется, стала ахать и охать по поводу их неустроенного житья-бытья! Мать до того застыдилась, что скорей втихомолку послала Толика поснимать с веревок белье. Что, если распрекрасная Зоя Леонидовна надумает вползти и на кухню, а там после стирки полно белья. Очень неважного, с виду просто солдатского, да еще залатанного, подштопанного, — вот позор! Наверное, у мамы в ту убийственную для нее минуту заранее вертелось на языке: «Не взыщите!»

«Не осудите» да «не взыщите». Нет, Женя непременно уедет! Тем более в школе к нему без конца придираются. Стены лохматятся — отвечай! Мачеху тебе навязали — снова выпутывайся.

В кухне все гремело:

— От родителей отказаться! Растишь… Ночи не спишь…

— Мама! — сказал Анатолий, положив ладонь на ее загрубевшую от домашней работы руку. — Тебе же нельзя волноваться.

— Мама! — вырвалось и у Жени.

Вырвалось зря, потому что это вызвало новый взрыв:

— По-моему, я не мама. Я, по-моему, мачеха!

Анатолий подал Жене глазами знак: уматывайся! Вслух он сказал:

— Погоди, мама, Женька в этой истории ни при чем. Тут чья-то фантазия. Мы сами ломали голову, почему так получилось.